Этот случай не выходил у меня из головы, и я никак не могла уснуть. Позднее в постель лег Лкетинга и стал ко мне приставать. Я не испытывала никакого желания, кроме того, рядом спала Напираи. Но ему просто хотелось секса. Мы попробовали, но мне стало невыносимо больно. Оглушенная болью, я яростно оттолкнула его и потребовала проявить терпение, ведь Напираи родилась всего пять недель назад. Лкетинга не понял, почему я его отталкиваю, и злобно добавил, что с ветеринаром я уж точно уже переспала. Услышав этот упрек, я поняла, что на сегодня с меня довольно. Я разрыдалась, но говорить больше не могла и не хотела. Единственное, что я сказала, так это чтобы он убирался вон из нашей постели. После его упрека и всего, что мне пришлось пережить за этот день, его близость была мне невыносима. Он улегся в передней комнате. За ночь я кормила Напираи два-три раза, кроме того, нужно было менять пеленки.
В шесть утра, когда Напираи в очередной раз проснулась, в дверь постучали. Наверное, это пришел шериф, но после нашей размолвки мне уже не хотелось ехать в Маралал. Дверь открыл Лкетинга. На пороге стояли отец юноши и шериф. Пока я поспешно надевала юбку, мужчины на улице о чем-то оживленно спорили. Через полчаса муж и шериф вошли в наш дом. Мне было тяжело на них смотреть. Шериф передал мне извинение от юноши и его отца и сказал, что, если мы не поедем в Маралал, отец готов отдать нам пять коз. Я возразила, что это не значит, что моей жизни больше не будет угрожать опасность. Может, завтра или послезавтра юноша снова попытается меня убить, а в Маралале он сядет в тюрьму на два-три года.
Шериф перевел старику мои слова. Тот пообещал отправить юношу на некоторое время к родственникам. По моему требованию он поручился, что его сын больше никогда не подойдет к нашему дому ближе чем на сто пятьдесят метров. После того как шериф письменно зафиксировал этот договор, я согласилась. Лкетинга пошел со стариком за козами, чтобы забрать их прежде, чем они уйдут на пастбище.
Я обрадовалась, что он ушел, и в полдень пошла в миссию, чтобы показать пасторам дочку. Пастор Джулиани последний раз видел ее в Вамбе, а пастор Роберто вообще ее ни разу не видел. Они оба очень обрадовались моему приходу. Пастор Джулиани восторженно взял Напираи на руки, и она с любопытством разглядывала его белое лицо. Узнав, что мой муж ушел по делам, он пригласил меня на обед. Меня угостили домашними лепешками и салатом. Как же давно я не ела салат! Я чувствовала себя так, будто попала в страну чудес. За ужином Джулиани сказал, что собирается на три месяца уехать в Италию. Я радовалась за него, но оставаться без него здесь мне было очень грустно. Сколько раз он выручал нас из беды, как ангел-хранитель!
Мы как раз закончили ужин, как внезапно появился мой муж. Тотчас же возникло напряжение: «Коринна, почему ты ешь здесь, а не ждешь меня дома?» Он забрал Напираи и ушел. Я поблагодарила миссионеров за ужин и поспешила за Лкетингой. Напираи стала плакать. Когда мы пришли домой, муж отдал мне ее со словами: «Что ты сделала с моим ребенком? Теперь, когда я беру ее, она всегда плачет!» Вместо ответа я спросила, почему он так рано вернулся. Он усмехнулся: «Потому что я знаю, что, когда меня нет, ты ходишь к другим мужчинам!» Выведенная из себя постоянными упреками, я сказала, что он сошел с ума. «Почему ты говоришь мне, что я сумасшедший? Ты говоришь своему мужу, что он сумасшедший? Я больше не хочу тебя видеть!» – воскликнул он, схватил свои копья и вышел из дома. Окаменев, я осталась сидеть и не понимала, почему он постоянно обвиняет меня в изменах. Потому что у нас долго не было секса? Но я ведь не виновата в том, что сначала болела, а потом долго пробыла в Маралале! Кроме того, самбуру все равно не занимаются любовью во время беременности.
Наша любовь подвергалась все новым и новым испытаниям, так больше продолжаться не могло. В отчаянии я схватила Напираи и пошла к маме. Обливаясь слезами, я с горем пополам объяснила ей нашу ситуацию. Она была немногословна и только заметила, что, когда мужчины ревнуют, это нормально, просто не надо их слушать. Этот совет меня не утешил, и я разрыдалась еще сильнее. Мама стала ругать меня и сказала, что у меня нет повода для слез, ведь муж меня не бил. В этих словах я тоже не нашла утешения и разочарованно побрела домой.
Вечером ко мне заглянула соседка, жена ветеринара. Наверное, она слышала, как мы ссорились. Мы приготовили чай и немного поболтали. Она сказала, что воины очень ревнивы, но я не должна обзывать мужа сумасшедшим. Это очень опасно.
После ее ухода я почувствовала, что мы с Напираи очень одиноки. Я уже сутки ничего не ела, но, к счастью, у меня было много молока. В ту ночь муж домой не пришел. Я стала волноваться – а вдруг он меня действительно бросил? На следующее утро я чувствовала себя отвратительно и не вставала с постели. В полдень соседка снова ко мне заглянула. Увидев, в каком я состоянии, она сказала, что присмотрит за Напираи, и постирала все пеленки. Потом она принесла мясо и, использовав мой последний рис, приготовила мне еду. Ее помощь меня очень тронула. Впервые здесь родилась дружба, в которой помогала не я, мзунгу, а мне совершенно безвозмездно помогала подруга. Я мужественно съела всю тарелку. Она есть отказалась, сказав, что поела дома. Выполнив за меня всю работу, она ушла домой.
Вечером пришел Лкетинга и, не поздоровавшись со мной, принялся с мрачным видом осматривать комнаты. Я пыталась вести себя спокойно и предложила ему поесть. Он согласился. Это означало, что он останется дома. Я обрадовалась, и во мне родилась надежда. Но все сложилось иначе.
В восемь часов вечера у меня жутко разболелся желудок. Я лежала в постели, подтянув колени к подбородку: так мне становилось немного легче. Кормить грудью Напираи в таком положении было невозможно. Она лежала на руках у отца и плакала. На этот раз он проявил терпение и несколько часов подряд ходил взад-вперед по хижине, что-то тихо ей напевая. Она ненадолго успокаивалась, потом снова начинала кричать. В полночь мне стало так плохо, что меня вырвало. Вся еда вышла наружу, не переварившись. Меня рвало и рвало, и конца этому не было. Через некоторое время из меня стала извергаться лишь желтая жидкость. Весь пол был перепачкан, но убираться у меня не было сил. Меня знобило, и я не сомневалась, что у меня высокая температура.
Перепуганный Лкетинга побежал звать соседку, хотя было уже очень поздно. Она сразу пришла. Как ни в чем не бывало она вымыла пол и озабоченно спросила, не заболела ли я снова малярией. Я не знала и надеялась только, что меня не заберут в больницу. Боль в животе стихла, и я опустила ноги. Теперь я была в состоянии покормить Напираи.
