хотя родитель даже шутить в присутствии ребенка должен с умом, если учитывает восприимчивую психологию детей, — дело в той действительности, которая либо подтверждает подобные «принципы», либо отвергает.
Так вот, когда Андрею впервые в жизни дали в руки молоток — это случилось в школе, на первом уроке по труду, — он сказал: «Да ну его, я лучше буду смотреть». Пытаясь найти истоки подобного отношения к физической работе, я, естественно, вспомнил «крылатую» фразу Романа Сергеевича, многократно слышанную сыном и, главное, подкрепленную постоянным домашним бездельем отца и даже отказом сделать злополучную лопатку, о которой мы говорили в предыдущих главах. Но Андрей пошел дальше Романа Сергеевича: к стойкому презрению к труду, сохраненному до последнего времени, он добавил презрение и к родителю, унаследовав, таким образом, порок отца, одновременно потеряв к нему за это уважение, — самый безрадостный вариант из всех возможных.
В одном научном исследовании, посвященном педагогике, я вычитал справедливое, мне кажется, утверждение, что на ребенка гораздо больше влияет не профессия родителя, а его квалификация. Именно талант, умение, высокий уровень знаний отца или матери могут стать предметом истинной гордости ребенка, а их отсутствие — мучительной тайной от сверстников.
Когда я спросил Андрея, хорошим или плохим инженером он считает своего отца, ответ был небрежный: «Значок носит…» Роман Сергеевич действительно не снимая носил институтскую эмблему, перекалывая ее с пиджака на куртку, с куртки на свитер, со свитера на пиджак. Что же касается уровня знаний, то… «Вы думаете, ему знания были нужны? — сказал Андрей, имея в виду студенческие годы отца. — Диплом!» Откуда, подумал я, это убийственное мнение? И понял: оно родилось у сына, вероятно, потому, что родитель никогда не демонстрировал перед Андреем своего трудолюбия, достойного уважения, своей высокой работоспособности и добросовестного отношения к делу. Кстати, аналогичный вопрос, но касающийся Зинаиды Ильиничны, вызвал уже иную реакцию Андрея. «Она трудяга!» — сказал он о матери, угадав по ее муравьиному домашнему трудолюбию такое же отношение к своим обязанностям и на заводе.
Суммируя все, что мне известно было о старших Малаховых, об их человеческих и профессиональных качествах, я задал Андрею еще один вопрос, хотя понимал его обреченность: «Ты гордился когда-нибудь своими родителями?» — «Что вы?!» — как по написанному ответил Андрей. «Ну а сам-то каким хотел стать?» — «Как отец», — не моргнув глазом, сказал он, совершенно меня обескуражив. «Ты шутишь! — почти возмутился я. — Ты же говорил…» — «А чего вы, собственно, сердитесь? — перебил младший Малахов. — Если стать, например, как баба Аня, так всю жизнь будешь ходить в дураках!»
Мы наконец вплотную приблизились к «зеркалу».
Социологом А. Харчевым высказана мысль о том, что влияние семьи на подростка должно опираться не только на любовь ребенка к родителям, но и на «порожденное этим чувством стремление во всем подражать им». В нашем случае, как мы знаем, ни о какой любви Андрея к отцу не могло быть и речи, однако стремление стать таким, как Роман Сергеевич, было! Парадоксально и, я бы сказал, противоречиво, если иметь в виду мысль социолога: выходит, не только любовь, но и нелюбовь порождает желание быть похожим!
Андрей действительно ревниво искал в себе черты Романа Сергеевича. Когда отец, на что-либо разозлясь, кричал, что Андрей не его ребенок и что мать «нагуляла его в отпуске», мальчишка страдал, кидался к зеркалу и успокаивался тогда, когда убеждался, что родинка на правой щеке, точно такая же, как у отца, не рассосалась. Их внешнее сходство и сходство характеров были бесспорными, хотя Зинаида Ильинична утверждала, что это «нажитое», что маленький Андрей как две капли воды был похож на нее. Вероятно, и такое случается: яростное стремление походить на отца прибавило к родинке на щеке типичный отцовский взгляд с поволокой, привычку бросать волосы назад взмахом головы, такие же, как у Романа Сергеевича, расширенные в момент злобы ноздри и, разумеется многие черты отцовского характера. Но, глядя на себя в зеркало, — я понял это по рассказам Андрея, — наш герой всегда испытывал двойное чувство: покой, потому что получал бесспорные доказательства того, что Роман Сергеевич все же его родной отец, и ненависть к самому себе, потому что ненавидел даже эту общую с отцом родинку на правой щеке.
Однако никакого противоречия здесь, если вдуматься, не было! Решение Андрея походить на нелюбимого отца е с т е с т в е н н о, так как продиктовано реальными условиями, в которых он жил и воспитывался. А с кого еще брать пример? С матери? Но Зинаида Ильинична постоянно находилась в «страдательном падеже», и, видя это, подражать ей Андрей не хотел. Конечно, некоторые черты характера матери, — к сожалению, не самые лучшие, а лишь те, которые помогали в борьбе с супругом, а именно хитрость, лицемерие, злопамятность, — Андрей все же унаследовал, но только черты и, как говорится, по необходимости. Копировать жизнь с бабушки? Но положительный пример Анны Егоровны, так привлекательно, казалось бы, стоящий перед глазами Андрея, был начисто задавлен отрицательной мощью отца. О бабушке вообще разговор особый. Андрей очень любил, если не обожал, старую «бабу Аню», которую в раннем детстве звал «мамой», несмотря на протесты Зинаиды Ильиничны. Он никогда не стеснялся ее Розочки, даже в суде, где Анна Егоровна, отвечая на вопрос прокурора, сказала: «Это кто? Это Розочка-то воровал?!» — и все вокруг смеялись, кроме Андрея, едва сдержавшего слезы. И вот именно бабушку Андрей отвергал, как практически беспомощную в этом мире, предпочтя ее слабости силу, грубость и «приживаемость» отца. Анна Егоровна стала олицетворять в его глазах ту человеческую порядочность и честность, ту искренность и доброту, которые только мешают жить и от которых, если не хочешь оказаться в дураках, как раз надо держаться подальше… Какая патология чувств!
Став «зеркалом» нелюбимого отца, Андрей тем не менее продолжал его ненавидеть, как может человек ненавидеть собственный недостаток, от которого не умеет избавиться, с которым вынужден примириться и, примирившись, начинает его в себе культивировать в надежде свести, таким образом, «концы с концами».
Но подобно тому как в зеркальном отражении наша правая рука становится левой, а сердце перемещается из одной половины груди в другую, Андрей тоже не мог быть точной копией Романа Сергеевича: восприняв его пороки, он вполне современно «обогатил» их невиданным цинизмом. Иначе быть не могло, потому что, понаблюдав в родном доме извечную борьбу добра со злом и убедившись, что зло побеждает, он с о з н а т е л ь н о взял его себе на вооружение, сохранив при этом душевные симпатии к бабушке, то есть к добру. Это не могло не раздвоить Андрея, не превратить его в циника, что было особенно опасно: он мог теперь совершать
