«– Человек, – философствовал он, обходя помойную яму и балансируя, – есть прах, мираж, пепел… Павел Николаич губернатор, но и он пепел. Видимое величие его – мечта, дым…» («Разговор человека с собакой», 1885).
Ротшильд, «рыжий тощий жид с целою сетью красных и синих жилок на лице, носивший фамилию известного богача» («Скрипка Ротшильда», 1894).
Ротштейн Сусанна Моисеевна. «Просторный шлафрок скрывал ее рост и формы, но по белой красивой руке, по голосу… ей можно было дать не больше 25–28 лет… Лицо ее вдруг исказилось странным и непонятным образом. Глаза, не мигая, уставились на поручика, губы открылись и обнаружили стиснутые зубы. На всем лице, на шее и даже на груди задрожало злое, кошачье выражение» («Тина», 1886).
Рублев Петр, Петя, «здоровила, верзила, с пожарную каланчу ростом» («Тапер», 1885).
Рыжие панталоны, дачник, статский советник.
«– Да-с… Трое деток, – вздыхают рыжие панталоны» («Лишние люди», 1886).
Рыжицкий Ипполит Ипполитыч, учитель географии и истории. «…Еще не старый человек, с рыжею бородкой, курносый, с лицом грубоватым и неинтеллигентным, как у мастерового, но добродушным… или молчал, или же говорил только о том, что всем давно уже известно» («Учитель словесности», 1894).
Рябов Игнат, «здоровенный плечистый мужик, никогда ничего не делающий и вечно молчащий».
«– Ты таперича рассуди в своей голове, если в тебе есть ум, – говорит ему Слюнка, моргая щекой. – Вещь лежит у тебя без всякого действия, и нет тебе никакой пользы, а нам она надобна. Охотник без ружья все равно что пономарь без голоса. Это понимать надо в уме, а ты вот, вижу, не понимаешь, стало быть, в тебе настоящего ума-то и нету… Отдай!» («Рано!», 1887).
Рябович, штабс-капитан, «маленький сутуловатый офицер, в очках и с бакенами, как у рыси» («Поцелуй», 1887).
Рябовский, художник, жанрист, анималист и пейзажист, «очень красивый молодой человек лет 25» («Попрыгунья», 1892).
Салимович Владимир Михайлыч, Володя маленький. «Несмотря на любовные приключения, часто очень сложные и беспокойные, Володя учился прекрасно; он кончил курс в университете… и теперь избрал своею специальностью иностранную литературу и, как говорят, пишет диссертацию. Живет он в казармах, у своего отца, военного доктора, и не имеет собственных денег, хотя ему уже тридцать лет» («Володя большой и Володя маленький», 1893).
Самойленко Александр Давидыч, военный доктор. «…С большой стриженой головой, без шеи, красный, носатый, с мохнатыми черными бровями и с седыми бакенами, толстый, обрюзглый, да еще вдобавок с хриплым армейским басом»; «Несмотря на свою неуклюжесть и грубоватый тон, это был человек смирный, безгранично добрый, благодушный и обязательный» («Дуэль», 1891).
Самородов. «Мы его все Мухтаром зовем, так как он вроде армяшки – весь черный… человек специальный. Личный почетный гражданин и может разговаривать» («В овраге», 1900).
Светловидов Василий Васильич, «комик, старик 68 лет» («Лебединая песня (Калхас)», 1887).
Свистков, чиновник, губернский секретарь. «Чин этот себе ты, можно сказать, кровью и потом добыл; а твоя Марья Фомишна? За что она губернская секретарша? Из поповен и прямо в чиновницы. Хороша чиновница! Дай ты ей наше дело, так она тебе и впишет входящую в исходящие» («Женское счастье», 1885).
Семен Вавилыч, брандмейстер. «Я должен вам иметь в виду…»; «Самое важное в жизни человеческой – это каланча» («Господа обыватели», 1884).
Семен Пантелеич, служащий на фабрике купца Подщекина, «в механиках по технической части, жалованья… три тысячи», почетный гражданин. «…Развалясь, сидел на кресле красивый черноглазый брюнет. Положив ногу на ногу и играя цепочкой, брюнет щурил глаза и с достоинством поглядывал на гостей. На его губах играла презрительная улыбка» («Гордый человек», 1884).
Семи-Булатов Василий, отставной урядник из дворян («Письмо к ученому соседу», 1880).
Семипалатов Иван Петрович, начальник присутствия. «…От восторга не мог выговорить ни одного слова и улыбнулся так широко и слащаво, что антрепренер, глядя на него, почувствовал во рту сладость» («Чтение», 1884).
Сергей Иваныч, «русский захудалый князек… высокий стройный брюнет, еще не старый, но уже достаточно помятый жизнью, с длинными полицеймейстерскими усами, с черными глазами навыкате и с замашками отставного военного» («Пустой случай», 1886).
Сергей Никанорыч, буфетчик, свидетель убийства, осужденный в каторгу на десять лет. «На этом свете его ничто не интересовало, кроме буфетов, и умел он говорить только о кушаньях, сервировках, винах. Однажды, подавая чай молодой женщине, которая кормила грудью ребенка, и желая сказать ей что-нибудь приятное, он выразился так:
– Грудь матери – это буфет для младенца» («Убийство», 1895).
Сергей Сергеич, фельдшер, «маленький толстый человек… похожий больше на сенатора, чем на фельдшера» («Палата № 6», 1892).
Серебряков Александр Владимирович, отставной профессор, отец Сони. «…Старый сухарь, ученая вобла… Подагра, ревматизм, мигрень, от ревности и зависти вспухла печенка… Живет эта вобла в имении своей первой жены, живет поневоле, потому что жить в городе ему не по карману. Вечно жалуется на свои несчастья, хотя, в сущности, сам необыкновенно счастлив… Сын простого дьячка, бурсак, добился ученых степеней и кафедры, стал его превосходительством, зятем сенатора… Человек ровно двадцать пять лет читает и пишет об искусстве, ровно ничего не понимая в искусстве» («Леший», 1889; «Дядя Ваня», 1897).
Серебрякова Елена Андреевна, жена профессора, 27 лет. «Вот как сказал сейчас Астров: все вы безрассудно губите леса, и скоро на земле ничего не останется. Точно так вы безрассудно губите человека, и скоро, благодаря вам, на земле не останется ни верности, ни чистоты, ни способности жертвовать собою… во всех вас сидит бес разрушения. Вам не жаль ни лесов, ни птиц, ни женщин, ни друг друга» («Леший», 1889; «Дядя Ваня», 1897).
Серебрякова Софья Александровна, Соня, дочь профессора от первого брака, племянница Войницкого (дяди Вани). «Мы отдохнем! Мы услышим ангелов, мы увидим все небо в алмазах, мы увидим, как все зло земное, все наши страдания потонут в милосердии, которое наполнит собою весь мир…» («Леший», 1889; «Дядя Ваня», 1897).
