Сигаев, актер-комик.
«– Ты что же это, Шут Иванович, на репетицию не приходил? – набросился на него комик, пересиливая одышку и наполняя номер запахом винного перегара» («Актерская гибель», 1886).
Силин Дмитрий Петрович, помещик. «…Кончил курс в университете и служил в Петербурге, но в 30 лет бросил службу и занялся сельским хозяйством»; «Когда он, загорелый, серый от пыли, замученный работой, встречал меня около ворот или у подъезда и потом за ужином боролся с дремотой и жена уводила его спать, как ребенка, или когда он, осилив дремоту, начинал своим мягким, душевным, точно умоляющим голосом излагать свои хорошие мысли, то я видел в нем не хозяина и не агронома, а только замученного человека…» («Страх», 1892).
Симеонов-Пищик Борис Борисович, помещик. «Не теряю никогда надежды. Вот, думаю, уж все пропало, погиб, ан глядь, – железная дорога по моей земле прошла, и… мне заплатили. А там, гляди, еще что-нибудь случится не сегодня завтра… Двести тысяч выиграет Дашенька… у нее билет есть» («Вишневый сад», 1904).
Синие панталоны, «пухленький обыватель в расстегнутой жилетке, в широких синих панталонах и с отвислыми щечками». «Синие панталоны, кряхтя, поднимаются и, переваливаясь с боку на бок как утка, идут через улицу» («Обыватели», 1887).
Сисой, иеромонах. «…Стар, тощ, сгорблен, всегда недоволен чем-нибудь, и глаза… сердитые, выпуклые, как у рака» («Архиерей», 1902).
Скворцов Николай Ефимыч, лесничий. «Это был высокий, жилистый человек в ситцевом халате и порванных туфлях, с достаточно оригинальным лицом. Лицо его, исписанное синими жилочками, было украшено фельдфебельскими усами и бачками и в общем напоминало птичью физиономию… Такие лица называют, кажется, «кувшинными рылами». Маленькая головка этого субъекта сидела на длинной, худощавой шейке с большим кадыком и покачивалась, как скворечня на ветру» («Драма на охоте», 1885).
Скворцова Ольга Николаевна, Оленька, 19 лет. «Свежий, как воздух, румянец, часто дышащая, поднимающаяся грудь, кудри, разбросанные на лоб, на плечи, на правую руку… большие блестящие глаза… Поглядишь один раз на это маленькое пространство и увидишь больше, чем если бы глядел целые века на нескончаемый горизонт» («Драма на охоте», 1885).
Слюнка Филимон. «…Старик лет 60, бывший дворовый графов Завалиных, по профессии слесарь, служивший когда-то на гвоздильной фабрике, прогнанный за пьянство и лень и ныне живущий на иждивении своей жены-старухи, просящей милостыню. Он тощ, хил, с облезлой бороденкой, говорит с присвистом и после каждого слова моргает правой стороной лица и судорожно подергивает правым плечом» («Рано!», 1887).
Слюнкин, титулярный советник. «…От которого жена запирала водку, часто говаривал: «Самое ехидное насекомое в свете есть женский пол» («О женщинах», 1886).
Смирнин Саша, сын ветеринара, гимназист, «маленький не по летам (ему шел уже десятый год), полный, с ясными голубыми глазами и с ямочками на щеках». «Тетенька, это ваша кошка?.. Когда она у вас ощенится, то, пожалуйста, подарите нам… котеночка. Мама очень боится мышей» («Душечка», 1899).
Смирнов Григорий Степанович, нестарый помещик. «Стреляться, вот это и есть равноправность, эмансипация! Тут оба пола равны! Подстрелю ее из принципа! Но какова женщина? (Дразнит.) «Черт вас возьми… влеплю пулю в медный лоб…» Какова? Раскраснелась, глаза блестят… Вызов приняла! Честное слово, первый раз в жизни такую вижу» («Медведь», 1888).
Смирнов Яков, священник в Синькове, 28 лет. «В лице отца Якова было очень много «бабьего»: вздернутый нос, ярко-красные щеки и большие серо-голубые глаза с жидкими, едва заметными бровями. Длинные рыжие волосы, сухие и гладкие, спускались на плечи прямыми палками. Усы еще только начинали формироваться в настоящие мужские усы, а бородка принадлежала к тому сорту никуда не годных бород, который у семинаристов почему-то называется «скоктанием»… На нем была ряска цвета жидкого цикорного кофе с большими латками на обоих локтях» («Кошмар», 1886).
Смирновский Михаил Захарыч, «человек солидный, положительный, семейный, набожный и знающий себе цену» («Неприятность», 1888).
Смирняев, адвокат, «высокий худощавый блондин с сентиментальным лицом и длинными гладкими волосами» («Драма на охоте», 1885).
Смычков, музыкант, контрабасист, потерявший веру в человечество. «Что такое жизнь? – не раз задавал он себе вопрос – Для чего мы живем? Жизнь есть миф, мечта… чревовещание…» («Роман с контрабасом», 1886).
Соболь, земский доктор, «мосье Енот». «…Посмотрите вы на окружающую природу: высунь из воротника нос или ухо – откусит, останься в поле на один час – снегом засыплет. А деревня такая же, какая еще при Рюрике была, нисколько не изменилась, те же печенеги и половцы. Только и знаем, что горим, голодаем и на все лады с природой воюем… ведь это не жизнь, а пожар в театре! Тут кто падает или кричит от страха и мечется, тот первый враг порядка. Надо стоять прямо и глядеть в оба – и ни чичирк! Тут уж некогда нюни распускать и мелочами заниматься. Коли имеешь дело со стихией, то и выставляй против нее стихию, – будь тверд и неподатлив, как камень… Я сам баба, тряпка, кисляй кисляич и потому терпеть не могу кислоты. Нe люблю мелких чувств!» («Жена», 1892).
Соленый Василий Васильевич, штабс-капитан. «У меня характер Лермонтова. (Тихо.) Я даже немножко похож на Лермонтова… как говорят…» («Три сестры», 1901).
Соломон, брат Моисея Моисеича, хозяина постоялого двора, «невысокий молодой еврей, рыжий, с большим птичьим носом и с плетью среди жестких курчавых волос». «В его позе было что-то вызывающее, надменное и презрительное и в то же время в высшей степени жалкое и комическое…» Похож «не на шута, а на что-то такое, что иногда снится, вероятно, на нечистого духа» («Степь», 1888).
Сорин Петр Николаевич, брат Аркадиной. «Прослужил по судебному ведомству 28 лет», действительный статский советник, 62 года. «У меня и в молодости была такая наружность, будто я запоем пил, и все. Меня никогда не любили женщины… (Идет вправо и поет.) «Во Францию два гренадера…» Раз так же вот я запел, а один товарищ прокурора и говорит мне: «А у вас, ваше превосходительство, голос сильный… – Потом подумал и прибавил: – Но… противный…» («Чайка», 1896).
Спира, мальчик, несущий образ.
«– Спира, где ты? Спира!
