Армия получила 1733 орудийных и минометных стволов, не считая зенитной и реактивной артиллерии, 272 танка и САУ.
Сила огромная, перевес над противником в полосе прорыва составлял по численности личного состава в три раза, по количеству пулеметов в 24 раза, минометов — в 5,2, противотанковых орудий — в 2,5, орудий 76-миллиметровых и выше — в 7,4, реактивных установок — в 5,4, танков и САУ — в 5,6 раза.
Артиллерийское обеспечение прорыва давало возможность сосредоточить в полосе наступления в среднем до 112 орудий и минометов, не считая зенитной и реактивной артиллерии, и до 25 танков на один километр фронта. На направлении главного удара артиллеристы доводили плотность до 200 орудий и минометов при плотности танков в 40 единиц на один километр фронта.
Не все еще было под рукой, короткими июньскими ночами, соблюдая все требования маскировки, эту силу надо было принять, разместить на исходных позициях.
Казалось бы, замысел операции построить было очень просто. Произвести привязку войск к местности, расписать задачи перед корпусами, дивизиями, средствами усиления и смять противника. Несомненно, что удар такой мощности разрушил бы немецкую оборону, тем более что запас снарядов позволял провести артподготовку продолжительностью до двух часов с лишним.
Николай Иванович вел армию в большое наступление впервые. До сего времени он мог себя считать по праву мастером обороны. И как мастер обороны, он прежде всего и взглянул на предстоящую задачу. Предыдущий опыт говорил о том, что, какой бы интенсивной ни была артподготовка, какой бы плотности ни велся артогонь, подавить все огневые точки противника, все его тщательно замаскированные батареи не удастся. Превосходство в силах наступающего — очень важный фактор, но, как показали бои в Севастополе и особенно в Сталинграде, не решающий. Даже при прорыве наступающий несет обычно очень тяжелые потери. Для того чтобы нанести значительные потери наступающим, у немцев в полосе обороны, которую предстояло прорывать 5-й армии, средств было достаточно. Поэтому с первой минуты, как только начали в штарме составлять план наступления, Крылов задумался, как избежать потерь, как свести их до минимума, ибо ничего он не ценил выше человеческой жизни, выше жизни солдат и офицеров вверенных его командованию.
Самый обычный и почти неизбежный момент в начале наступления — это артиллерийская подготовка. Но даже самая массированная артподготовка не может подавить все огневые средства противника, не может начисто уничтожить его живую силу. Что только ни делал Манштейн, чтобы раздавить оборону Севастополя. После ужасающей артподготовки, бомбежки траншеи вновь оживали и немцы если и продвигались, то обильно поливая кровью каждый метр. В Сталинграде немецкая авиация полный день висела в воздухе, а Паулюс в иных случаях еще сосредоточивал для артиллерийского удара до двухсот с лишним стволов на километр прорыва и все же нес потери.
Артиллеристы разрабатывали метод артиллерийской поддержки атаки — двойной огневой вал сопровождения пехоты и одновременного подавления обороны противника на всю глубину его первых траншей. Это тоже не было чем-то новым и совсем неизвестным. Слишком мало было вариантов огнем при прорыве, чтобы возможно было придумать что-нибудь такое, чего противник не знал. Вместе с тем Крылов извлек из своего опыта оборонительных боев, что самое опасное для обороняющихся всегда и при всех обстоятельствах — внезапность!
Можно ли в слагающейся обстановке рассчитывать на какую-либо внезапность? Четыре фронта спешно оснащались всеми видами вооружений и боеприпасов для широкомасштабной операции. С Украины перебрасывались, две танковые армии. Возможно ли это осуществить, чтобы неприятельская разведка не установила передвижения огромной массы танков? В месторасположение четырех фронтов прибывали тысячи эшелонов с войсками, с техникой, с боеприпасами.
Контрнаступление советских войск под Сталинградом оказалось внезапным для немецкого командования. В этом Крылов сам убедился на допросе плененных немецких генералов и воспринимал эту внезапность как чудо из чудес. После долгих раздумий о природе этой внезапности отнес ее в плоскость психологическую. Не могло быть так, чтобы разведка ничего не заметила. Немецкие разведчики сообщали о концентрации советских войск на флангах немецкой группировки. Однако эти сообщения не принимались во внимание, ибо немецкое командование всех степеней исходило из ложной установки, что Красная Армия после поражений летом сорок второго года и боев за Сталинград не имеет сил для организации мощного удара. Заданность концепции немецкого командования сыграла решающую роль в том, что оно; проглядело подготовку контрнаступления.
Здесь, в Белоруссии, рассчитывать на чисто психологический аспект не приходится. Немецкое командование к тому времени получило немало доказательств того, что Красная Армия способна к широким наступательным операциям, и, конечно, трудно было бы найти в немецкой армии генерала, который не понимал бы, что вот-вот должна наступить очередь и освобождения Белоруссии.
Командующий фронтом Черняховский и начальник штаба фронта склонны были считать, что операция «Багратион» будет для противника полной внезапностью. Крылов не надеялся на это и предпочитал готовить операцию, исходя из того, что противник будет готов к обороне. Стало быть, фактор внезапности надо искать в маневре, в отходе от шаблона.
Следует здесь заметить, что в сорок четвертом году накануне операции «Багратион» да и после ее завершения в распоряжении Советского Верховного Командования не имелось еще документов, которые с полной ясностью говорили бы, что внезапность была все же достигнута. Послевоенные публикации подтвердили, что наступление в Белоруссии четырех фронтов оказалось для немецкого командования внезапным. Сработала все та же концепция недооценки сил советского народа и все тот же психологический барьер мнимой непобедимости немецких войск.
Но в июне, накануне операции, в этом никто не мог быть уверен.
Бои в Сталинграде открыли Крылову один из самых важнейших секретов боя: надо чувствовать, что там, где ты находишься, есть главная точка всей войны, что от твоих действий, какого бы масштаба они ни были, оборона ли высотки, противотанковая пушка, окоп или оборона города, зависит исход всей войны. Не кто-то другой за тебя, не сосед твой ближний или дальний, а именно ты должен одолеть врага...
Посвящение в глубину военной тайны идет как бы по ступеням лестницы сверху вниз. И степень посвящения уменьшается с каждым пролетом вниз. Что положено знать в штабе фронта, то далеко не все становится доступным знанию в штабе армии. Но тайна может оставаться только касательно деталей, плох бы был тот командарм или начштарма, который не сумел бы прочитать по карте общий замысел операции. Но кто же, хотя бы в составе и одного фронта, какая из его армий станет главным направлением — этого не могло предусмотреть до конца ни одно планирование. Комфронта колебался, где вводить решающую силу — танковую армию — в прорыв: на участке 11-й гвардейской или на участке 5-й армии? Колебания понятны. Многое зависело и от сопротивления противника, и от успеха в организации прорыва. Крылов предпочел счесть, что его армии и надо наносить сильнейший удар и ее полосу наступления сделать направлением главного удара.
