Конечно, в польских изоляторах есть все то же, что и у нас: электрозамки, решетки, стальные двери с глазком, но нет «кормушек» — персонал там не общается с заключенными через отверстие в двери. А однажды вечером дежурный офицер — гражданский, по сути, человек (в Польше персонал тюрем не относится к полицейскому ведомству) открыл двери во всех хатах и сказал:
— Разговаривайте о чем хотите, только в гости друг к другу не ходите…
За эти десять минут мы с подельниками переговорили обо всем (намеками, само собой), чем спасли себя от длительных сроков тюремного заключения.
Сотрудники же тюрьмы-8 не просто выполняют свою работу — они ненавидят нас и на свой манер пытаются перевоспитать: кричат, избивают (хотя пока наша вина не доказана судом, мы еще ни в чем не виновны) и тем самым создают постоянный психологический дискомфорт и давление. Конечно, со временем привыкаешь и не к такому, но твой организм все равно находится в состоянии перманентного стресса, и ты с нетерпением ждешь перевода в другое «исправительное» учреждение…
Европейский суд по правам человека в Страсбурге условия содержания в СИЗО и тюрьмах бывшего СССР приравнивает к пыткам. Наверное, поэтому в России уже с 2007 года один день, проведенный в СИЗО, приравнивается к двум дням в колонии. В Беларуси же этого, наверное, не случится никогда…
Глава 45
Сказки венского леса
— Значит, расклад примерно три на примерно десять. Значит, с одной стороны три, с другой десять. Три, десять… Да, придется дружков закладывать. Непорядочно. А как вы мне посоветуете, Борис Васильевич? — Правду. Только правду. — Правду… Я тоже так считаю, раз три на десять, значит, только правду.
Из к/ф «Не будите спящую собаку»
— Я, конечно, не Господь Бог и не судья, который будет рассматривать твое дело, — начал следователь Сушко в начале февраля, — но я могу сделать так, что ты получишь минимальный срок — шесть лет. Для этого надо сдать своих подельников, а также покровителей из КГБ.
— Спасибо, не стоит. Эти сказки венского леса оставь для других — в них уже даже в школе не верят.
— Не спеши отказываться, Сергей. Подумай хорошенько.
— Все показания я дам в суде — ты от меня ничего не услышишь.
— Ну, как знаешь, — по лицу следователя невозможно было понять, разочарован он моим отказом или ему все равно. — Вот тебе копии некоторых документов, подпиши, что ознакомлен.
Я посмотрел на первый документ. Это был полный лог моих интернет-соединений в виде: дата, время начала и окончания интернет-сессии, IP-адрес, предоставленный моим интернет-провайдером.
Оказывается, управление «К» с помощью сниффера трафика, установленного на интернет-провайдере «Белтелеком», следило за моей активностью в Сети все время, что я проживал в этой квартире. Дальше лог анализировался с помощью программы NetResident.
— И как можно было уберечься от этого? — ответ на данный вопрос я уже знал и сам, но мне хотелось услышать его от Сушко.
— Выходить в Интернет, используя 3G-модем, оформленный, разумеется, на другое лицо, или через Wi-Fi — плохо защищенных Wi-Fi-сетей в твоем районе хватает. Ну и, конечно, никому не сообщать, услугами какого интернет-провайдера ты пользуешься, — мой визави, несмотря на его колхозный говор, оказался на высоте.
Вторым документом была выписка транзакций по карточке SMP Bank.
Я удивился, как много всего можно узнать из одной лишь выписки операций по кредитной карте: своей карточкой объект пользуется регулярно, его любимый бар — «Пристань» (в среднем три посещения за неделю), ресторан — «Майами блюз», парфюмерный магазин — «Брокаръ», продуктовая лавка — «Фуршет». Объект, вероятно, курит — покупка в сигарном доме «Фортуна», ездит на автомобиле с мощным мотором (5 декабря заправлялся на АЗС «ОККО» на сумму $51 — при цене бензина $0,8 это около 70 литров топлива) и живет с постоянной подругой (покупка на $366 в магазине нижнего белья Bell Femme).
Все покупки, кроме двух последних, совершены в Украине. 21 марта 2008 года закупался в Duty Free в аэропорту Борисполь, следующая транзакция уже в Египте. Вводим в Google jollie ville и узнаем, что объект остановился в отеле Jollie Ville в Шарм-эль-Шейхе. Все, финита ля комедия!
— Добавь к этому сотни тысяч камер наблюдения в каждом современном мегаполисе, — то, с каким интересом я разглядывал документ, не укрылось от глаз Сушко, — в одной Великобритании их более 4,5 млн, лицевые сканеры, сравнивающие лица случайных прохожих с базой данных разыскиваемых преступников, слежение по биллингу сотовых телефонов, американскую систему, позволяющую проследить за любой покупкой гражданина США (сопоставляются различные базы данных, по которым можно проследить за проведением крупных денежных операций, например снятием значительной суммы со счета в банке, покупкой билетов на самолет или поезд в один конец, прокатом автомобилей, покупкой оружия, химических препаратов и медикаментов) — каждый твой день может быть расписан по минутам.
— Почему вы меня под залог не хотите отпустить? — перешел я к более волнующей меня теме.
— Почему не хотим?! — на лице следователя появилось фальшивое удивление. — Мы обсуждали этот вопрос в своем отделе… Миллион… долларов, само собой, — и ты свободен.
— Вы там совсем рехнулись?! Какой миллион?
— Ну а что? На твоем компьютере нашли оптовые прайсы на оружие, сертификаты конечного пользователя (покупатель оружия гарантирует, что дальше его страны оно не пойдет), копии заключенных контрактов и договоров о намерениях, фотки с африканскими министрами, золото, алмазы… И ты еще говоришь, что миллион — это много?! — подытожил Сушко.
«Все-таки хорошо, что он не Господь Бог», — подумал я.
Малыш… это невыносимо просто… Меня снова одолевает какая-то депрессия жуткая… Я всем вокруг недовольна, меня ничто не радует… Только мечтаю очень часто… знаешь, о чем? Все банально и просто… о том, что ты меня обнимаешь… Господи, как я завидую тем, кто может быть рядом со своими любимыми… Может просто позвонить, услышать голос, приехать в любой момент… Как же я этого хочу…
Из Катиного письма
В марте мне в третий раз отказали в изменении меры пресечения под залог. Незадолго до этого следователь в очередной раз продлил срок содержания под стражей, хотя клятвенно обещал мне закрыть дело и начать знакомить с материалами. Я тут же обжаловал «продленку» в суде, подал жалобу в Генпрокуратуру и объявил голодовку.
Голодовка — добровольный отказ от пищи — в стенах жодинского централа выглядит примерно так: первым делом тебя помещают на «сборку» — небольшой «отстойник» (1,5 x 2,5 м), средняя температура в котором не превышает +10 °C — приходится спать в трех штанах, двух свитерах, пуховике, шапке и перчатках, и все равно замерзаешь. Шконка откидывается только на ночь, матрас вовсе не выдают. Из личных вещей не разрешается брать с собой почти ничего — я с боем пронес мыло, зубную щетку и полотенце. Форточка не открывается, на прогулки не водят, курить не разрешают. Писать не можешь (ручки и бумагу забирают), читать — тоже, письма и газеты не приносят. Кипяток не дают. Некоторым не разрешают взять с собой даже теплые вещи. Дозваться кого-нибудь из тюремного начальства, хотя бы ДПНТ (дежурного помощника начальника тюрьмы) невозможно.
