Последняя запись в дневнике была сделана 11 сентября 1920 года (что последняя, Инесса, разумеется, не предполагала): «Перечитала только что «St. Mars» (роман французского писателя-романтика Альфреда Виктора де Виньи «Сен-Мар». – Б. С.) – поражает меня, как мы далеко ушли благодаря революции от прежних романтических представлений о значении любви в человеческой жизни. Для романтиков любовь занимает первое место в жизни человека, она выше всего. И еще недавно я была гораздо ближе к такому представлению, чем сейчас. Правда, для меня любовь никогда не была единственным. Наряду с любовью было общественное дело. И в моей жизни, и в прошлом было немало случаев, когда ради дела я жертвовала своим счастьем и своей любовью. Но все же раньше казалось, что по своему значению любовь имеет такое же место, как и общественное дело. Сейчас это уже не так. Значение любви по сравнению с общественной жизнью становится совсем маленьким, не выдерживая никакого сравнения с общественным делом. Правда, в моей жизни любовь занимает и сейчас большое место, заставляет меня тяжело страдать, занимает значительно мои мысли. Но все же я ни минуты не перестаю сознавать, что как бы мне ни было больно, любовь, личные привязанности – ничто по сравнению с нуждами борьбы. Вот почему воззрения романтиков, которые раньше казались вполне приемлемыми, теперь уже кажутся…»
На этих словах запись драматически обрывается. Арманд так и не успела ее закончить. Дела, связанные с угрозой нападения белых и спешной эвакуацией из Кисловодска, а потом болезнь отвлекли ее от дневника. Бедная Инесса пыталась переделать свою душу, родственную как раз душам романтиков XIX века. Пыталась уверить себя, что в новом, ХХ веке любовь неизбежно оттесняется на второй план необходимостью служить общественному благу. Но тут же признавалась, что не раз жертвовала любовью и счастьем ради дела революции. Значит, настоящее счастье приносила Инессе все-таки любовь, а не революционная борьба. Может быть, не только любовь к Ленину она имела в виду как пример, когда приходилось жертвовать личным в пользу общественного, но и более раннюю любовь к уже погибшему Савве?
Инесса подчеркивала, что чувство к Ильичу и теперь занимает в ее душе место, никак не меньшее, чем революция. И страдала, наверное, от одного того, что вынуждена быть вдалеке от любимого. Хотя не меньше страдала и потому, что, находясь рядом с Лениным в Москве, лишь изредка могла с ним видеться.
После последней записи было еще последнее письмо к дочери Инессе, отправленное в середине сентября: «Дорогая моя Инуся, может быть, ты теперь уже вернулась из своей экспедиции и находишься в Москве. На всякий случай пишу тебе.
Мы уже 3 недели в Кисловодске, и не могу сказать, чтобы до сих пор мы особенно поправились с Андреем. Он, правда, очень посвежел и загорел, но пока еще совсем не прибавил весу… Я сначала все спала и день и ночь. Теперь, наоборот, совсем плохо сплю. Принимаю солнечные ванны и душ, но солнце здесь не особенно горячее, не крымскому чета, да и погода неважная: частые бури, а вчера так совсем было холодно. Вообще не могу сказать, чтобы я была в большом восторге от Кисловодска…
Проскочили мы довольно удачно, хотя ехали последнюю часть пути с большими остановками, и после нас несколько дней поезда совсем не ходили. Слухов здесь масса – не оберешься, паники тоже. Впрочем, теперь это все успокоилось более или менее… Временами кажется: не остаться ли поработать на Кавказе? Как ты думаешь?»
Это письмо дочь прочла уже после смерти матери. Из него видно, что последний в своей жизни отдых Инесса Арманд провела безрадостно. И виной тому не плохая погода, явно недостаточное и однообразное питание или слишком большое переутомление в предшествовавшие месяцы. Отравляли Инессе отдых тяжелые душевные переживания, связанные и с революцией, и с Лениным. Интересно, что, хотя Кисловодск ей активно не понравился, она всерьез подумывала над тем, чтобы остаться на Кавказе на более долгий срок, найдя здесь себе какую-нибудь работу. Поразительное совпадение с более ранним намерением Крупской остаться поработать на Урале. Не было ли и у Арманд идеи на время «сбежать» от Ленина? Не подозревала ли она, что симпатии Ильича опять качнулись в сторону Надежды Константиновны?
Так получилось, что о последних днях Инессы Арманд сохранилось воспоминаний больше, чем обо всей ее предшествовавшей жизни. Вот что запомнилось, например, большевику Г. Н. Котову, знавшему Инессу еще по Парижу и вновь встретившемуся с ней в кисловодском санатории: «Доведя себя до крайней степени усталости и истощения, тов. Инесса, наконец, приехала на Кавказ, дабы отдохнуть и поправиться для дальнейшей работы. На Кавказе я встретился с ней не на работе, а по тому же несчастью, что и она, т. е. по болезни («настоящим большевикам» отдыхать полагалось только из-за несчастья – болезни! – Б. С.). Как старые знакомые и как друг к другу хорошо относящиеся товарищи, мы постарались устроиться в одной из кисловодских так называемых санаторий, поближе друг к другу.
Зная т. Инессу, как компанейского товарища и как веселого во всякие минуты при встрече с товарищами, на этот раз я увидел что-то неладное, что-то не так. Конечно, перемена мне стала понятной очень скоро. Оставаясь все такой же, она просто изнемогала от усталости, от переутомления. Ей необходимо было оставаться одной в тишине, и она это делала. Она уходила в горы и в лес одна. Я много раз пытался привлечь ее к игре в крокет и звал посидеть в той компании, какая там была, но в ответ получал: «Потом, еще успеем, а пока я пойду отдыхать на солнце. Если бы не ее младший сын Андрюша… который был веселым моим компаньоном, и если бы не нужно было по звонку обедать и пр., то она, кажется, и не возвращалась бы к шуму людскому.
Так было недели две. Это был какой-то запой одиночества. Потом тов. Инесса постепенно стала приходить в себя. Вместе с поправкой чисто физической, она стала отходить и духовно. Было очень заметно, что дело идет на поправку. И сама она говорила, что чувствует улучшение, в весе тоже прибавляется.
Все это время пребывания в Кисловодске условия политические были достаточно неприятны для отдыха. Помимо всевозможных белогвардейских выступлений сравнительно вдали от Кисловодска, были часты угрозы и непосредственно Кисловодску. В связи с этим были нередки ночные тревоги.
Люди нервные, издерганные, не умевшие владеть собой, а также трусы и шкурники, как беспартийные, так и партийные, не могли лечиться и отдыхать; они или просто даром проводили время, или удирали. Не из числа таких была т. Инесса. Все эти предупредительные тревоги ее мало задевали. Она на них или совсем не реагировала, или реагировала очень мало, не портя себе настроение. В данном случае т. Инесса была только сама собой, была тем коммунистом, который закален в боях, с выдержкой, с силой воли и, главное, не трус и не шкурник. В то время, когда вокруг Кисловодска завязались настоящие бои, когда целыми днями слышно было трахтание артиллерии, когда Кисловодск могли отрезать белогвардейцы, в это время началась паника: многие удирали почем зря. И на сей раз т. Инесса была одной из немногих.
