Я закончила съемки в картине «Ларец Марии Медичи», приехала из Ленинграда, поставила чемодан и думаю: «Так, кончается эта картина. А что дальше?..» Спрашиваю дома:
— Мне никто не звонил?
— Нет. Никто не звонил.
Значит, никаких предложений нет. Что я буду делать дальше — неизвестно.
Эта постоянная неуверенность, постоянное ожидание стоят нервов. Если не звонит телефон день — два — три, месяц, пять месяцев, актер сходит с ума. Ему кажется, что он сидит в одиночной камере, что все о нем забыли. Что он никому не нужен. Появляется болезненное отношение ко всему, что происходит. Вот в таком подвешенном состоянии — все киноактеры.
И вдруг звонит телефон. Со студии имени Горького от Лиозновой.
С Татьяной Михайловной мы вместе учились у Герасимова — она в режиссерской группе, а я в актерской. Мы с ней довольно редко виделись. Никогда я у нее не снималась. Вообще, как‑то так получалось, что режиссеры, учившиеся у Герасимова, почти никогда не приглашали своих однокурсников — актеров. Почему так получалось, я не знаю.
Но тут позвонили; как всегда в кино, времени нет, сказали, что завтра будет проба. Если я, конечно, согласна играть роль Нуйкиной в картине «Мы, нижеподписавшиеся». Эта острая пьеса уже прошла в трех московских театрах. Зрители ходили смотреть, как играет актер в одном театре, как ту же роль играют в другом театре. Спектакли имели большой успех.
— Но я же не читала сценарий.
— Ничего, вам дадут текст. Вы его у нас и прочитаете.
— Нет, — говорю я. — Так я не привыкла. Мне, пожалуйста, сегодня пришлите сценарий, и тогда я завтра смогу пробоваться.
Курьер привез мне сценарий. Думаю: прочитаю только свои сцены. Потому что мне еще надо выучить текст пробы. Но начала читать и поняла, что это острый социально — нравственный фильм, детектив, очень современный, характеры сложные. И я увлеклась и читала допоздна. Потом начала учить текст. Кто будет моим партнером, я не знала. А это сложно, если не представляешь партнера.
Тем не менее, выучила текст. Поспала часа три и утром поехала на студию. Повторяю текст и пытаюсь понять — какой мне придумать в этом маленьком отрывке характер, чтобы моя проба была оригинальной.
Стали меня гримировать, а мне как бы все равно. Спрашивают, какую вам прическу, я отвечаю: какую хотите. Во что одеть? Говорю: во что хотите…
Пришел партнер. Мы с ним раньше на площадке никогда не встречались, а были знакомы лишь заочно. Поздоровались.
— Ну как?
— Ночь не спала, волновалась.
Мне так хотелось сыграть эту роль! Готова все что угодно отдать за эту роль.
Нуйкина — бюрократ, но она интеллигент, муж у нее профессор. Она считает, что все, что она делает, правильно — это добрые дела. Словом, бюрократ, но классом уже повыше.
Но основное‑то в ней остается: она выполняет только то, что ей скажет начальник. Что бы она ни думала, но, раз получила приказ, должна его выполнять.
Мне очень хотелось играть роли характерные или комедийные. А меня всегда представляли героиней и считали, что я должна играть правильных женщин. Хотя, если честно, я старалась их никогда не играть. Мне удавалось создавать разные характеры. Ведь это самое главное, самое интересное в творчестве актера.
Татьяна Михайловна Лиознова, видимо, почувствовала мое состояние.
— Клара, ты не волнуйся. Вот как ты есть, как причесана, как одета, так и играй.
Пришли в павильон. Свет уже поставлен, мизансцена известна. Мы прорепетировали, и Татьяна Михайловна сказала:
— Можно снимать.
И мы сняли.
Она говорит:
— Ну, всё…
Я спрашиваю:
— Только один дубль?
— Да. Всё нормально. Давайте снимем крупный план.
Сняли.
— Ну всё, Кларочка. До свидания. Спасибо.
— До свидания.
И мне стало так грустно. Даже отчаяние какое‑то… Я столько мучилась. Не спала ночь. А снималась — ну… двадцать минут. И всё.
Я вышла на улицу. Ничего не изменилось. Как солнце светило, так оно и светит. Люди куда‑то торопятся по своим делам…
Я приехала домой и стала думать: зачем же я вот так играла? Надо было совсем по — иному сыграть. И последующие дни я все время проигрывала сцену про себя и находила ошибки.
Слава Богу, меня вскоре позвали на досъемки картины «Ларец Марии Медичи», и я уехала.
Так прошло три недели. Я думала, что, наверное, уже кого- то другого утвердили и снимают. Обычное в кино дело: раз ты не нужен, то никто тебе не позвонит. И даже не скажет: «Прости, был художественный совет, и утвердили, к сожалению, не тебя…»
Наконец раздался звонок ассистента режиссера:
— Клара Степановна, а вот если мы сделаем вас блондинкой, вы бы не возражали?
— А что, меня утвердили?
— Пока не утвердили. Просто мы спрашиваем…
Я разозлилась:
— Знаете что, когда меня утвердят, тогда будем решать, какого цвета у меня волосы.
И повесила трубку.
Недели через две сообщают:
— Клара Степановна, вас утвердили. Завтра Татьяна Михайловна собирает актеров для предварительного разговора…
Я так страдала, так мучилась, мне так было тяжело, и, когда наступил момент, ради которого я так страдала, я даже не обрадовалась. Я просто устала.
Но съемки были интереснейшими. Подобрался великолепный ансамбль: Олег Янковский, Юрий Яковлев, Леонид Куравлев, Ирина Муравьева.
Двухсерийный фильм «Мы, нижеподписавшиеся» вызвал огромный отклик — и в зрительской аудитории, и в прессе. Нас выдвинули на соискание Государственной премии СССР.
На заседании Комитета по госпремиям в защиту картины выступали крупнейшие деятели культуры, а Расул Гамзатов, старый и верный друг моего мужа, произнес взволнованную речь. Когда кончилось заседание, Чингиз Айтматов сказал ему:
— Расул, ты был самым принципиальным из нас.
На что Расул ответил:
— Принципиальность есть, а справедливости не хватает.
Премию нам так и не дали. Впоследствии выяснились детали. Оказывается, Леонид Ильич посмотрел — с большим опозданием — «Семнадцать мгновений весны», растрогался, сам позвонил Славе Тихонову, и тот стал Героем Социалистического Труда. А о Лиозновой в спешке чуть ли не позабыли, потом дали ей орден, а она обиделась, посмела выразить свое неудовольствие, сказав, что ей этот орден не нужен. Кто‑то из чиновников Госкино раздул дело, и поступила команда: премию фильму «Мы, нижеподписавшиеся» не давать. Так что зря наш дорогой Расул Гамзатов произносил принципиальную речь.
Но я ко всему этому отнеслась спокойно. Я достигла главного — после трех московских премьер в лучших кинотеатрах не только зрители, но и критики единодушно высоко оценили мою работу. И это было для меня настоящей наградой.
