Китайский генерал и его свита
«Какие храбрые солдаты эти русские! Совсем как в древности китайцы, когда они владели четырьмя странами света. Я который день бью их и никак не могу выбить с вокзала. Крепки, как яшма! Но если наше правительство не пришлет нам больше войск, то я недолго продержусь здесь. Эти иностранцы так хорошо стреляют, что я с моим отрядом и сумашедшими ихэтуанцами, которые всюду лезут и только мешают, ничего не могу поделать. Да есть ли у нас теперь правительство? Я не знаю, кого слушаться и кого признавать? Князя Дуаня? Который не понимает ничего в политике и повергнет Китай и Цинскую династию в пучину гибели. Если он сейчас же не вступит в переговоры с иностранцами, то будет поздно, и вечно жадные и голодные иностранцы снова возьмут и разграбят Пекин. Но чем больше они возьмут, тем ненасытнее и несговорчивее они станут! Я знаю их. Сперва они захотели проповедовать одну свою веру. Мы позволили. Но этого оказалось мало, и они стали проповедовать уже несколько вер, как будто у нас и своих мало. Потом они захотели торговать. Мы позволили. Сперва они хотели торговать в прибрежных городах, а теперь уже эти скорпионы лезут внутрь страны и желают строить свои железные дороги, чтобы было легче впиваться в нас. Потом их жадные и завистливые пасти потребовали от нас напрокат портов. Мы и это дали, чтобы отвязаться от назойливых москитов. Наконец, они потребуют от нас, чтобы мы им отдали в аренду сперва одну провинцию, а затем и весь Китай. Но хватит ли у них на это золота и серебра. Если же они так богдыхански богаты, то зачем же они к нам лезут? He понимаю. Или, быть может, они намерены завоевать Китай и сделать нас, свободных китайцев, своими рабами? Ну тут они, вероятно, так же подавятся, как давились все наши завоеватели. И наш старый дракон так же проглотит всех их, как он уже проглотил монголов и маньчжур. Неужели они не знают и не боятся наших летописей? Варвары! Мы никоим образом не должны допустить их до Пекина. Я буду всеми силами удерживать их в Тяньцзине, чтобы они не двинулись дальше. Может быть, тем временем у нас установится порядок и понимающее, разумное правительство. Тогда мы начнем переговоры. Иностранцы так ведь любят вести эти мирные переговоры! Они столько написали нам бумаг о мире и дружественных отношениях, о порядке, спокойствии, безопасности и о собственности, которой они никогда не уважали! Не нравятся им наши порядки и обычаи — так пусть не лезут к нам! Ведь гонят же они наших китайцев из Америки и Австралии. Отчего же мы не можем их гнать? Янгуйцзы! Хуаншан — император, по слухам, заточен на острове Лотосова озера в Пекине[77]. Ситайхоу — императрица доверилась во всем князю Дуаню и поручила ему и Дун Фусяну управление государственными делами, в которых они ни одной точки не смыслят. Князь Дуань объявил, что он не успокоится до тех пор, пока для него не будет приготовлено ложе из кожи посланников. Не думаю, чтобы это ложе было приятно и удобно. Дуань Ванъе напрасно воображает, что иностранцев будет так легко прогнать нашими новыми пушками из Германии. Я совершенно не понимаю, на что они там в Пекине рассчитывают и что они там делают. Сперва они приказывали мне уничтожать ихэтуанцев. Когда я начал уничтожать этих разбойников, из Пекина объявили мне выговор и приказали дружить с ними. Князь Дуань развел теперь в Чжили такой пожар восстания, который ничем больше не потушить. Они скоро убедятся, что я был прав, когда начал сразу избивать ихэтуанцев и жечь их деревни».
Гул, который доносился с разных концов бодрствующего лагеря, усилился. Послышались крики, вопли и, наконец, выстрелы, заставившие генерала Не вздрогнуть.
— Опять ихэтуань! Узнайте, что там за беспорядки! — крикнул Не таким гневным голосом, что его адъютанты, бывшие в соседней палатке, бросив тушь и бумагу, вылетели, точно гончие собаки, и понеслись в разные стороны.
Шум становился более грозным. Выстрелы учащались. Адъютанты не успели еще вернуться, как верхом на лошади прискакал китайский офицер, в белой шапке грибом, с красной кистью и павлиньим пером, данным за отличие. Соскочив с лошади на почтительном расстоянии от генеральской палатки, он доложил, низко кланяясь:
— Да жень! Великий господин! Ихэтуанцы снова подрались с нашими солдатами. Те и другие стали стрелять друг в друга из ружей. Уже есть несколько раненых и убитых. Офицеры сидят в своих палатках и не решаются выйти к толпе, чтобы прекратить драку, так как боятся.
— Опять Чжань? — спросил с негодованием Не.
— Да, Чжань объявил, что здесь в лагере он самый главный, так как он послан небом. Поэтому он подстрекает ихэтуанцев и солдат, чтобы они повиновались ему, а не тебе. Он потребовал, чтобы все добро, награбленное у христиан и иностранцев, солдаты несли прежде всего к нему.
Лицо Не Шичэна налилось кровью. Его маленькие глаза нетерпеливо забегали.
— Прикажи трубачам играть выступление. Пусть все ины (батальоны) строятся. Пехоту выслать вдоль насыпи железной дороги. Открыть огонь сразу из всех окопов и затем наступать на вокзал. Ихэтуанцев выслать в первый ряд. Пусть они примут первые пули и снаряды. Начать атаку по моему приказанию. Позвать мне Чжаня! Где же Чжань?
Офицер ускакал исполнять приказание.
Один из адъютантов прибежал впопыхах и доложил:
— Да жень! Великий господин! Ихэтуанцы дерутся с солдатами. Чжань подговаривает ихэтуанцев не слушаться офицеров и ругает великого господина. Когда я доложил ему приказание великого господина немедленно явиться к великому господину, Чжань ответил, что здесь он сам великий господин, и если великому господину нужно видеть великого господина ихэтуанцев, то пусть великий господин сам пожалует к нему. При этом Чжань обругал маленького офицера великого господина и отправил меня назад к великому господину.
— Возвращайся назад к этому разбойнику и скажи ему, что если он сейчас же не явится ко мне, то ко мне принесут его дурацкую голову! — закричал Не и ушел в палатку, где он надел на себя саблю и положил в карманы два револьвера.
Китайские солдаты на стрельбах
Чжань явился с большим кривым мечом за поясом.
— А! Чжань! Ты пришел? — заговорил Не свирепо, выйдя из палатки.
Не и Чжань впились друг в друга глазами, и оба, дрожа от ярости, стали друг перед другом.
До боли сжимая рукоятку сабли, генерал Не продолжал:
— Ну что же, Чжань? Что твой кулак? Ты хочешь быть здесь первым? Будь первым! Тебе ведь так хорошо помогает твой кулак правды и согласия… Ваши духи, чудеса, заговоры, упражнения и ладонки вас так хорошо спасают! Еще ни один ихэтуанец не погиб от дьявольской пули. Но почему же твои люди, которые не боятся пуль, не хотят идти сражаться впереди всех? Мы люди маленькие, бедные и простые. Мы боимся пуль. А вы хвастаетесь вашими чудесами и боитесь выйти в поле. Вы храбры, когда вам нужно бить своих же. Трусливые собаки! Но когда вы должны драться с иностранными солдатами, тогда ваша заячья храбрость тонет в грязной луже вашей трусости и глупости. Вы говорили, что не можете драться, потому что у вас нет ружей. Я дал вам ружья, но вы стали из них стрелять в моих же солдат и только раздражали небесных духов вашими глупыми выстрелами. Теперь ты подстрекаешь против меня твоих дураков и моих же солдат. Чего ж ты хочешь еще? Вы уже разорили всю страну, огорчили императора, сожгли пол-Тяньцзиня, довели до того, что иностранные войска взяли Таку и скоро возьмут Тяньцзинь и Пекин. Ваши чудеса принесли нам только одни несчастья! Чего же тебе еще нужно? — кричал Не и заметил, что Чжань хватается за свой меч. — А! Разбойник и бездельник! Ты хочешь убить меня?!
