Геннадий Васильев - В Афганистане, в «Черном тюльпане»

Он обиженно махнул рукой. Матиевский молча надвинул на брови шапку, затянул потуже бушлат ремнем, потер щеки и на корточках попятился к выходу.

Шульгин схватил его за брючину:

— Куда, солдат. На место. Поздно уже… Все занесло снегом. Окопы под снегом. Буран нас опередил. Если уж Богунов не нашел — идти бесполезно.

Он скрипнул зубами:

— Все ребята! Это самое страшное испытание… Будем надеяться, что в первом взводе об Осеневе позаботятся. Там ведь тоже люди, а не чурки деревянные.

Молча взглянул на светящийся циферблат часов.

— До рассвета чуть больше пяти часов. Набирайтесь сил. На рассвете опять придется поработать. Как тогда перед «Зубом»… Будем поднимать парализованных, окостеневших…

Он подтянул к себе Богунова и Матиевского, накрыл их с головой палаткой.

— Пропади пропадом эта необъявленная война…

Орлов хлопал Булочку по плечам, яростно тер побелевшие щеки, застывшие мочки ушей. Командир второго взвода Смиренский устало сидел у них в ногах на корточках, прислонившись спиной к камням. Молоденький лейтенант-медик Ставский с узенькими ниточками обледеневших усиков стучал каблуком о каблук.

— Вот теперь ясно… Б-р-р… Теперь понятно, мать моя, женщина… Как здоровущие люди загибаются в дугу…

Орлов сплюнул в густую снежную кашу:

— Да уж… Попали мы в мышеловку с этим бураном.

Перед начавшимся бураном офицеры поднялись по скользкой тропинке на едва выступающий от скалы пятачок. Место для обзора всего ущелья казалось очень удобным. Но постепенно обзор сузился до расстояния вытянутой руки, на высоту стремительно обрушились черные сумерки, и когда они двинулись назад, то обнаружили, что тропинка погребена под толстым слоем сыпучего, сползшего сверху снега. После первых неосторожных шагов сдвинулась в пропасть снежная лавина, и Булочка, провалившийся в снег, едва успел ухватиться за руку Орлова.

Снежные оползни отрезали дорогу назад. Офицеры оказались под ледяным арестом на крохотной скользкой площадке, на которой невозможно было даже присесть, как следует, и вытянуть ноги.

Поддерживая друг друга за плечи, офицеры осторожно топтались на месте, выбрасывая из-под каблуков в черный провал ущелья комья снега. Унывать они не стали. Напротив, принялись вспоминать все теплое, горячее, с огоньком, что происходило в их жизни.

— Вот послушайте, господа офицеры, такую историю, — рассказывал Булочка потресканным, хриплым голосом. — Был я в отпуске этим летом, сами знаете, провожали меня в августе. Денег наменял, во-о, — Булочка резанул ладонью по горлу, — две тысячи. Что с ними делать? Конечно, купил шикарный костюм, — Булочка боднул головой воздух, — настоящий французский, из блестящей ткани, с отливом.

Орлов тряхнул его за плечо:

— Неужели, правда, с отливом?

Булочка кивнул головой:

— С отливом… Ну, и стал поглядывать на женский пол. Я же холостой мужик, понятное дело. Вскоре знакомлюсь с одной дамой. Назначил ей свидание. Встречаю даму, и глаза на лоб. Прическа у нее пышная с шиньоном, платье какое-то дорогое, руки в перстнях… Просто блеск…

Булочка расправил плечи:

— Ну, ее, конечно, тоже сразил мой костюм. Сами понимаете, с отливом… Стали гулять по Ростову. Сначала по проспектам шатались, потом по бульварам прошлись, потом по глухим переулкам шлялись, потом по каким-то трущобам… Наконец, попадаем в совершенно безлюдное местечко. В аэропорту за оградой березовая рощица. Охраняемая зона. Пришлось, правда, лезть через забор. Чуть штаны не порвал.

Ставский рассмеялся.

Булочка развел руками:

— Зато место оказалось совершенно безлюдное. Стоял только какой-то строительный вагончик с зашторенными окнами, — старшина сладко зажмурил глаза. — Сели мы на сухое бревнышко. Стал я читать лирические стихи про рощу, багряные узоры, звездную пыль. Вы же знаете, как я читаю. С выражением… Потом уже не выдержал, схватил эту даму и свалился с ней на траву…

Орлов неопределенно передернул плечами.

Булочка сокрушенно вздохнул:

— Ну и что?.. Сразу крепко получаю по физиономии… По щекам бьют меня с обеих сторон… Дама моя вскочила разъяренная. Сама не своя… Я сижу на траве в мятом костюме. На нее не гляжу. Вдруг слышу: «Долго мне еще ждать, Владимир Алексеевич?» Оборачиваюсь и вижу, что у моей дамы весь гардероб аккуратно на веточках березовых развешан…

Булочка замолчал.

Ставский нетерпеливо дернул его за рукав:

— Ну, а дальше что?..

Булочка пожал плечами:

— Дальше, конечно, поднял ее на руки, а потом уже… после всего, что случилось, открывается дверь строительного вагончика, выходит какой-то монтажник в спецовке и говорит: «Ну-у, ребята, вы-ы дае-ете!..».

Полковой медик, лейтенант Ставский, содрогнулся, зажал рот руками и чуть было не соскользнул в пропасть.

Булочка подхватил его за локоть.

— Полегче, полегче, дружок. А то будет «ха-ха» на дне пропасти. А вообще, ребята, женюсь я на ней. Аккуратная женщина… Вон как вещи бережет…

Ставский прижался спиной к камням. Облегченно выдохнул:

— Хорошая идея, товарищи офицеры. Предлагаю рассказывать по очереди что-нибудь такое. Увлекательное… Хоть стихи, хоть сказки, можно даже спеть что-нибудь… Потому что если сон ляжет на один глаз, то все…

Булочка согласно кивнул головой. Через мгновение с каменного пятачка над ущельем зазвучала первая песня:

После небольшой паузы, для вздоха, грянуло с высоты залповое, пороховое:

Булочка пел манерным растянутым речитативом, с дрожью выпуская воздух в конце каждой фразы. Смиренский подпевал беззвучно. Ставский подрубал каждое слово, спотыкался, проглатывал звуки. Булочка толкнул его локтем:

— Слушай, Пантацид, ну что у тебя за голос? Ты не каркай, ка-ар… ка-ар… Пой, как в опере. Со слезой… Вот так… О-о-о!..

Потом послышался с высоты крепкий голос Орлова, раскатистый, упругий, с треском рвущихся звуков. Он читал любимые отрывки из поэмы Твардовского о Теркине. Читал напористо, горячо, и слова получались кипящими, раскаленными, с дымным запахом гари.