Потом, спустя много времени, когда подводную лодку на буксире провели в Североморск, мы узнали, что старшина девятого отсека Васильев принял огонь на себя. Он успел размотать шланг пожаротушения и направить струю в огонь пожара. Его нашли в трюме - там, где сноп огня из трубопровода гидравлики прожег трубопровод ВВД (воздуха высокого давления).
Ни Кулибаба, ни Миняев, никто из тех, кто находился в центральном посту, ещё не представлял толком, что случилось в девятом. На пультах центрального не было приборов, которые бы показывали, во сколько крат подскочили температура и давление в аварийном отсеке. Все надеялись, что беду удалось отсрочить, наглухо задраив стальные переборки, что пожар затихнет сам собой, как предсказывали все инструкции, ибо самый надежный способ тушения пожара на подлодках есть "метод герметизации отсека".
Восьмой отсек Восьмой отсек - электротехнический. Здесь находятся жизненно важные механизмы, без которых невозможно остановить реактор и начать его расхолаживание.
Командир отсека, он же и командир электротехнического дивизиона, инженер-капитан-лейтенант Лев Цыганков. Как и многие в момент аварии, он отдыхал в своей каюте. С первыми же звонками аварийной тревоги был на ногах. Выбираясь из тесной двери, слышал, как резко лязгнула переборочная дверь и в клубах дыма, отчаянно матерясь, перескочили в отсек несколько человек. Это были матросы из девятого, которые успели спастись прежде, чем все отсеки на К-19 наглухо замкнут свои двери. Среди перебежавших был и матрос Кабак...
Еще не отзвучали пронзительные, рвущие душу трели, как барабанные перепонки больно хрустнули от скачка давления. Это напор горячих газов прорвался из надутого баллонами ВВД девятого отсека. В восьмой ударили черные струи дыма и угарного газа. Цыганков сразу понял, что в восьмом долго не продержаться.
- Центральный! - крикнул он в микрофон межотсечной связи. - Прошу разрешения убрать лишних людей из отсека.
- Добро! - крикнули ему из центрального.
Он велел немедленно перебираться в седьмой погорельцам из девятого. Вслед за ними перескочили и лейтенанты-управленцы Сальников и Лешнев. Они тоже не нужны были Цыганкову в борьбе с прорвавшимися газами. Он оставил с собой лишь старшину восьмого отсека мичмана Николаенко да несколько электриков, без которых невозможно было обеспечить всплытие...
Много позже летописец экипажа Заварин писал о нем так:
"О чем думал Цыганков в те несколько минут, которые судьба отвела ему на самое главное в жизни? О своей маленькой дочери Вике? Подумать о себе времени не было, потому что в той обстановке от его действий зависит судьба корабля, жизнь экипажа. Они обязаны обеспечить работу главных механизмов, иначе пучина океана навсегда поглотит корабль.
Сквозь дым едва различимы шкалы приборов, горло раздирает кашель... Надо включаться в аппарат...
Цыганков переключает работу агрегатов от аварийных источников питания, выключает второстепенные потребители. Кружится голова. Израсходованы все средства пожаротушения.
Он один у щитов управления. Оборвалась связь. Погас свет".
Седьмой отсек Смерть рвалась из отсека в отсек, пронзая броню задраенных переборок. Собрав обильную жатву в девятом, пополнив её в восьмом жизнями Цыганкова, Николаенко и нескольких электриков, она, шипя угарным газом, просачивалась в седьмой - турбинный - отсек.
Старшим здесь был инженер-лейтенант Вячеслав Хрычиков, родом из города Людиново Калужской области.
По свидетельству Заварина, все было так:
"В седьмом не сразу поняли, что в отсек проник невидимый убийца угарный газ. Они не сразу бросились к дыхательным аппаратам. Надеялись, глядя на глубомер: стрелка его отсчитывала последние десятки метров, которые оставались до поверхности океана. Еще несколько минут - и в отсеки ворвется свежий воздух.
У маневрового штурвала, регулирующего обороты турбин, стоял старшина 1-й статьи Казимир Марач. Он успел натянуть маску изолирующего противогаза (ИП-46), но... пал жертвой собственной добросовестности. Стекла маски запотели, и старшина не мог разглядеть показания тахометра (счетчика оборотов). Парень сорвал шлем-маску, протер стекла. За это время, может, всего-то два раза дыхнул. А этого уже было достаточно... На него потом маску натянули, а уже все... сердце не билось...
...Маневровый штурвал у Казимира Марача перехватил Саша Заковинько.
Еще держался на ногах старшина отсека Горохов. Он сразу включился в аппарат ИП-46, но как следует раздышать его, очевидно, не смог. Ребята держали обороты сколько могли, сколько позволяло сознание. Погас свет. Заковинько чувствовал, что остался один. Аварийный фонарик уже не пробивал плотную завесу дыма, и едва различались показания приборов. Остановили холодильную машину, и в отсеке начала нестерпимо повышаться температура. Дышать было трудно, пот заливал глаза и стекла маски, слюна мерзко хлюпала под дыхательным клапаном..."
Из седьмого отсека их вытащили всех. Только слишком поздно. В сознание привели лишь двоих: Сашу Заковинько и Горохова. Горохов был в тяжелейшем состоянии. Он никого не узнавал. Только курил и ругался. Его потом сняли первым же вертолетом и на эсминце отправили на Большую землю.
Лейтенанта Хрычикова и старшину Марача похоронили в Атлантическом океане 8 марта 1972 года. Координаты места их погребения: широта - 51° 21' сев. долгота - 28° 54' 03'' зап.
К-19 медленно всплывала... Каждый метр этого томительного пути из глубины к поверхности океана был оплачен чьей-то жизнью...
Пульт управления ГУЭ (главной энергетической установки, проще говоря, реактора) - это отсек в отсеке. В глухой стальной капсуле, начиненной приборами - датчиками любой информации о том, что происходит в недрах ядерного котла и во всех его системах, несут свои вахты офицеры-управленцы.
Когда поступил приказ покинуть загазованный шестой отсек, командир дивизиона инженер-капитан-лейтенант Милованов велел всем покинуть помещение пульта, оставив лишь одного помощника - старшего лейтенанта Сергея Ярчука.
Заварин:
"Пульт управления ГЭУ должен быть герметичен. Но когда в кормовых отсеках поднялось давление, герметичность пропала. Включались в аппараты. Ярчук начал задыхаться, сорвал маску.
Ярчук умирал на глазах своего командира. А командир был занят атомным реактором корабля. За герметичной дверью пульта были задымленные отсеки, умирающий Цыганков, электрики, оставшиеся в аварийном отсеке.
Только в романах командир на поле боя бросает пулемет и склоняется над раненым товарищем. Если бы Милованов бросил пульт и попытался вынести Ярчука (только куда?), трагедия бы приобрела апокалипсический ядерный исход".
