во время польских волнений. И Торнау, и Колюбакин прожили интересную жизнь и сделали карьеру. Оба оставили след в литературе. Барон Торнау – автор книги «Воспоминания Кавказского офицера», где он рассказал о реальных событиях в труднодоступных районах Западного Кавказа. А генерал-майор Колюбакин входил в литературный кружок князя Одоевского. Он писал стихи, известны его избранные труды – «Из дневника», «Записки». Колюбакин был знаком с Лермонтовым и послужил для поэта прообразом Грушницкого в «Герое нашего времени». Говорили, что он легко простил Лермонтову эту злую карикатуру, потому как великая честь, что тебя заметил такой поэтический гений, как Лермонтов.
Но все это было потом, а во времена выпускных экзаменов в Царскосельском пансионе Торнау, Ла Гранж и Колюбакин дружно одолевали науки, трудясь неустанно и неусыпно.
Иногда вдруг возникали горячие споры. И всегда зачинщиком был Николай Колюбакин, горячий, вспыльчивый и быстрый на обиду. Но мягкий Ла Гранж и рассудительный Торнау умели вернуть Колюбакина в равновесие. А дальше дадим слово воспитаннику Пансиона князю Голицыну:
«Честные состязания в выпускных экзаменах, – писал он, – в этом преимущество общественного воспитания перед домашним. Подобно тому, как на настоящем ипподроме рьяные ездоки и кони, чем ближе к цели, тем горячее рвутся к ней, так и в Пансионе необходимо приложить труд к труду и старание к старанию, чтобы первым прийти к цели либо перегнать, догнать, или, по крайней мере, не отстать в хвосте. Конкуренция в честных и благородных пределах – дело столь же похвальное, сколько и самый труд, к которому оно побуждает и поощряет».
…Стоял май, и по вечерам после вечернего чая и занятий друзья ходили на музыку, игравшую на большом дворе Царскосельского Дворца, которая в 9 часов заканчивалась вечернею зарей с церемонией. В майские дни воспитанникам случалось бывать и в Павловском Дворцовом театре. Здесь в присутствии Высочайшего двора давали русскую оперу с отличными певцами. Эти придворные спектакли были очень важны для воспитанников. Что-то поднималось у них в душе горделивое, высокое, когда они видели Государя, императриц, особ императорской фамилии. Слушать прекрасную музыку в кругу высокого общества было немаловажным штрихом в воспитании учеников Пансиона.
К тому же это нисколько не вредило экзаменам…
В июне начинались экзамены – и переводные, и выпускной публичный. Во время экзаменов жизнь Пансиона менялась: никаких дальних прогулок уже не было, все усиленные занятия шли по утрам, а в старших классах, особенно в 6-м, выпускном, сидели и ночью. Интересная деталь. Дежурные дядьки должны были разбудить экзаменующихся за час, за два, иногда за три. Как запомнить и не перепутать? На дверях спальни ученик завязывал полотенце на один узел, на два или на три.
«С белыми ночами, – пишет воспоминатель, – при открытых окнах, теплом воздухе, зелени сада и окрестных полей и лесов уже в полной силе, при раннем восходе солнца и прелести раннего июньского утра – эти утренние и вечерние экстренные приготовления к экзаменам заключали в себе столько приятного, что заставляли легко переносить утомительный сидячий труд».
Переводные экзамены считались легче, потому что были не каждый день, и можно было передохнуть. А вот выпускные происходили ежедневно по утрам в Большой зале в присутствии всего лицейского и пансионского начальства и публики, которая приезжала из Петербурга и считала себя любителями просвещения.
В глубине залы ставилась большая учебная доска, по обе стороны ее – скамейки, на которых сидели выпускники. Против доски стоял большой стол под красным сукном, где в первом ряду восседали почетнейшие посетители. Те, кого экзаменовали по устным предметам, отвечали с места или у доски, а те, кто сдавал опытную физику, экзаменовались у аппарата посреди зала. По Закону Божьему, русской и иностранной словесности, математическим и государственным наукам выпускники читали собственные сочинения.
Таков был публичный выпускной экзамен.
Всех волновало возвращение домой, хотелось порадовать родных наградой – хорошей книгой, эстампом или похвальным свидетельством. Выпускникам снился выпуск по первому разряду или по второму. Стыдно было являться домой второгодником или выпущенным 14-м классом. Все рвались порадовать отца, мать, братьев, сестер – все же это была общая семейная радость.
«Радости и ликование – безмерны. Шесть лет, а кому и больше, пребывания в Пансионе со всеми его радостями и горем, – все исчезло в ощущении невыразимого счастья быть на свободе и ринуться в свет и его кипучую жизнь со всеми их столь заманчивыми и упоительными для молодежи наслаждениями. Но в следующем месяце, в августе, выпускникам предстоит снова съехаться на акт, где будут провозглашены результаты выпуска, раздадут аттестаты и награды. В этот раз все окончательно расставались с Пансионом и мало кто помышлял о вечной разлуке, она приходит на ум и ложится на сердце гораздо позже, когда лета и опыт жизни дают себя чувствовать, – писал один из воспитанников, – но вдруг ободрился: «Пройдет месяц каникул, и жизнь пансиона начнет свой круг».
Ан нет! Роковым для Пансиона оказалось его посещение Императором Николаем I 15 января 1829 года. Царь остался недоволен увиденным. Понять его в какой-то мере можно: Лицей и Пансион организовывались «для поднятия крайне низкого образовательного уровня чиновничества и государственного аппарата». А хорошо образованные выпускники шли в армию, а не на государственную службу. А как могло быть иначе, если в октябре 1823 года учебные заведения были выведены из-под начала Министерства просвещения и отданы в военное ведомство? Преобразования начались так решительно, что многолетний директор Антон Егорович Энгельгардт, создавший в учебных заведениях дух творческого свободомыслия, подал в отставку. После отъезда император прислал в Пансион директора Пажеского и всех кадетских корпусов генерала Демидова, в чьем подчинении находились в это время Лицей и Пансион. Демидов нашел, что гувернеры не исполняют своих обязанностей, что воспитанники имеют наружный «необразованный вид» и не могут ни стоять, ни ходить, ни отвечать. «Я не требую, – писал Демидов, – чтобы они имели военную поступь, стойку и отрывистый разговор, потому что это несовместимо с их одеждой. Но почтительный и открытый вид, благородная и развязная походка, приветливый разговор – необходимая принадлежность благовоспитанного юноши».
К сожалению, Демидова мало интересовало, что уровень подготовки в кадетских корпусах не шел ни в какое сравнение с качеством обучения в Пансионе.
Через три недели последовал указ: «…состоявший при Царскосельском Лицее Пансион упразднить».
Итак, после посещения Николаем I Пансиона и его закрытия Людвиг Ла Гранж соизволением царя был определен в один из Сибирских полков 1-й Уланской дивизии юнкером. Его имя находилось в списках Неаполитанских дворян Милано-Ломбардо-Венецианского королевства римско-католического вероисповедания.
