тлетворно действовали в армию. 9 мая Временное правительство оказало самую важную услугу большевикам по разрушению армии. Оно опубликовало закон вышеназванной комиссии, известный под именем «Декларация прав солдата» [135].
Правда, большевиков не удовлетворила полностью объявленная «Декларация», но в результате ее, как выражался генерал Деникин, «армия с удвоенной быстротой покатилась в пропасть». А этого только большевики и добивались.
Большим успехом пользовалась большевистская пропаганда среди матросов Балтийского флота. Особые условия службы флота и своеобразный уклад всей корабельной службы моряков создали и особые отношения между матросами и офицерами, характерной чертой которых являлась исключительно строгая военная дисциплина. Но если во флоте были вполне сознательные команды, понимавшие необходимость исключительной дисциплины их службы, то не меньше было и таких матросов, которые выполняли ее требования механически, не усваивая вполне ее необходимости и приписывая всю тяжесть ее офицерству. Отсюда скрытое недоброжелательство к офицерам-службистам.
Кроме того, личный состав флота, где каждый современный корабль является большой и сложной механической мастерской с множеством самых разнообразных служб – машинной, минной, артиллерийской, водолазной и т. д., и пополнялся квалифицированными рабочими. Это был контингент рабочих с хороших фабрик и заводов со всеми достоинствами и недостатками таковых. Психология военного матроса – психология развитого фабричного рабочего, ушедшего далеко вперед благодаря постоянному общению с наиболее образованным офицерским составом.
Революционная пропаганда всегда гнездилась во флоте; высшее морское начальство в лице морских министров, оберегая честь Андреевского флага, зачастую затушевывало проявления этой пропаганды и тем очень мешало ее полному обнаружению и исследованию. Расплачиваться за эту политику приходилось офицерству.
Революция 1917 года всколыхнула флот сильней, чем армию. Не дожидаясь комиссаров Временного правительства, Балтийский флот демократизировался самостоятельно, смел кровью все нежелательное офицерство, свел счеты с командным составом из нижних чинов, ввел выборное начало ранее всяких деклараций с правами. Агитаторам первых дней революции, которыми в деле первых убийств выдающихся чинов флота руководили немцы, а далее большевикам работать среди флота было легко.
Кронштадт и Гельсингфорс сделались очагами большевистской пропаганды. В Кронштадт устремились большевики «по психологии» – Троцкий и Луначарский. Ораторский талант первого и истерические восхваления толпы второго как нельзя более подходили к настроению матросских масс. Появились и свои вожди во главе с «доктором» Рошалем [136], мичманом Ильиным, ставшим товарищем Раскольниковым, матросом Дыбенко.
В Кронштадте большевизм настолько привился, что, не довольствуясь своим городом и кораблями, кронштадтские матросы стали посылать особых пропагандистов и агитаторов внутрь страны, по деревням, даже на фронт и в Севастополь. В Кронштадте арестовывают, держат в казематах, судят и убивают, не считаясь ни с какими законами, менее всего обращают внимание на правительство и его кронштадтского комиссара.
В середине мая матросский Кронштадт настолько ушел вперед в своей революционности, что 17 мая Кронштадтский Совет рабочих и солдатских депутатов на заседании вынес резолюцию, согласно которой объявил себя единственной властью в городе и заявил, что по делам государственного порядка он будет вступать в непосредственные отношения с Петроградским Советом.
Считая, что им уже с первых дней революции проведен в Кронштадте принцип выборности по части военной, Совет решил провести его и в области гражданского управления. Комиссар правительства должен немедленно покинуть Кронштадт.
Кронштадтское самоопределение поразило правительство и смутило Исполнительный комитет Петроградского Совета, который принял меры к урегулированию создавшегося конфликта.
Большевистский центр был приятно удивлен таким революционным почином, тем более что в то время большинство Кронштадтского Совета еще не принадлежало большевикам, и всецело идейно поддержал его революционную инициативу.
«Удержать власть в отдельном городе в то время, когда центральная власть находится в других руках – трудно, – так писал в те дни Каменев. – Этого можно добиться, только проявив величайшую организованность, величайшую сплоченность и дисциплину. Пусть же и в этом отношении кронштадтские матросы и рабочие покажут нам пример и послужат образцом».
И матросы показывали пример. Петербург дрожал, когда разносились слухи о приезде кронштадтцев. Учитывая это, «Правда» жирным шрифтом лаконически сообщала иногда: сегодня прибывают столько-то тысяч кронштадтцев – и население понимало, что это значило… Кличка «краса и гордость революции», данная матросам Троцким, без протеста, хотя и в кавычках, была принята всем обществом.
За Кронштадтом шел Гельсингфорс с его Свеаборгом. Там существовал Совет армии, флота и рабочих, председателем комитета которого был морской офицер Гарин. Туда ездили большевистские лидеры из Петрограда, там любила выступать Коллонтай, там особенно были развиты германофильские симпатии. Старый социал-демократ Фельдман, поднявший в первую русскую революцию бунт на броненосце «Князь Потемкин-Таврический», попав в Гельсингфорс на матросский митинг, был поражен речами большевистских агитаторов. Один из них защищал германское правительство, другой заявлял, что Франция куда опаснее для дела свободы и революции, чем Германия. Фельдман находил агитацию большевиков демагогической, о чем писал в газете «День».
Гельсингфорсские матросы так же мало считались с Временным правительством, как и кронштадтские. Когда по распоряжению правительства группа лиц старого режима во главе с доктором Бадмаевым [137] была направлена через Финляндию за границу, Гельсингфорсский комитет самочинно арестовал их, заключил под стражу на «Полярную звезду» [138], а затем перевел всех в Свеаборгскую крепость.
Такое настроение матросов Балтийского флота заставляло лидеров революции смотреть на них с надеждой и верой. И они не ошибались.
Когда с Черного моря донесся слух, что Черноморский флот слишком крепок, что оттуда даже выслана на фронт большая делегация матросов для поднятия патриотического настроения в армии, Балтийский флот принял меры, дабы направить своих товарищей по Черному морю на истинно революционный путь. Из Кронштадта и Гельсингфорса были посланы в Севастополь хорошие агитаторы, и в результате в Севастополе начались аресты и убийства офицеров. Командующий флотом адмирал Колчак должен был уйти в отставку. Начался развал Черноморского флота.
Начали большевики в мае широкую пропаганду также и за образование Красной гвардии, созданием которой они хотели застраховать себя на случай недостатка преданных им войсковых частей. Вооружение рабочих шло давно, с первых дней революции. Большевики продвинули это дело, и в рабочих кварталах у них были уже свои отряды. Но, недовольные таким кустарным способом формирования своего войска, они поставили вопрос более широко, гласно, пустив его в печать. В середине мая вопрос обсуждался уже на страницах «Правды», а Выборгский районный совет даже выработал «Основы устава», как проект того положения, по которому должна создаваться Красная гвардия.
Совет рабочих и солдатских депутатов отнесся отрицательно к поднятому вопросу, находил, что создание такого войска внесет рознь в среду пролетариата, но большевики если и не оформили тогда ее создания, то фактически его осуществляли. На глазах Временного правительства вместо распадавшейся русской армии беспрепятственно создавалась большевистская
