16 и 17 января советская авиация активно взаимодействовала с наземными частями и наносила противнику массированные удары. Наступление развивалось с неслыханной стремительностью. Уже 17 января нашими войсками была освобождена столица Польши — Варшава.
К 25 января советские войска подошли к государственной границе Германии.
Следуя за войсками нашего фронта, перелетаем в Сокачев, в Иноврацлав, а затем в район Познани.
В познанской цитадели отсиживалась окруженная немецкая группировка. Мы получили задание при перелете проштурмовать цитадель и сесть на аэродроме южнее города.
Взлетели с укатанной полосы. Техники, а с ними и все наше «хозяйство» — Зорька, Джек и Кнопка — остались в Иноврацлаве. На новом аэродроме нас должны были обслуживать техники из передовой группы.
Подлетая к Познани, я увидел на аэродроме, расположенном восточнее города, множество немецких самолетов. Мелькнула мысль: там враг. Оказалось, что немцы так поспешно бросили аэродром, что ни один самолет не успел улететь.
На бреющем полете, чуть не задевая крыши, мы пролетели над цитаделью и обстреляли из пушек окруженную немецкую группировку.
Наш аэродром находился невдалеке от бывшего имения Фокке-Вульфа, фашиста-авиаконструктора. Нас разместили в его усадьбе.
Мы долго смотрели на громадный завод, стоявший невдалеке от имения и еще недавно выпускавший самолеты. Он был выведен из строя.
— Вот где «фоккеры» пеклись! — говорили летчики.
В глазах встало недавнее прошлое: группа «фок-ке-вульфов», тяжело покачиваясь, летит бомбить наши мирные города и села… Вспомнился новый, светло-зеленый «фокке-вульф», который я сбил южнее Харькова…
…Вылетая на «охоту» из района Познани, мы заходили далеко вглубь «на пределе» горючего. Погода стояла ненастная. Низко шли облака. Я летал на бреющем. С воздуха были отчетливо видны остроконечные крыши, готические соборы — остатки мрачного Средневековья. Вспоминались Украина, Белоруссия, Смоленщина — пепелища, уничтоженные немцами дома, сожженные села, изуродованные города. В сердце нарастает ненависть, жажда мести. Скорее бы открыть счет именно здесь, над вражеской землей!
Чем ближе был конец, тем ожесточеннее сопротивлялся враг. Все лучшее, что у него осталось, он стягивал к Одеру, к Берлину. Немецкое командование, не останавливаясь перед тем, чтобы открыть дорогу англо-американским войскам, спешно перебрасывало дивизии, воздушные эскадры с западного фронта. Свои большие потери в воздухе немцы старались восполнить выпуском модернизованных «фокке-вульфов», «юнкерсов», самолетов с реактивными двигателями. О них мы были уже подробно информированы.
Командование прислало нам соответствующую литературу, и мы тщательно ее изучали.
Близилась весна, и аэродромы раскисли. Нашему полку переместиться вперед некуда. Летать на задание для одноместных «Лавочкиных» слишком далеко. А летчики из соседней части на «яках» уже побывали в разведке в районе Берлина.
Летчики, летавшие на «Яковлевых», рассказывали о воздушной обстановке в районе Берлина, о том, что немцы под Берлином организовали мощную противовоздушную оборону. Никогда еще за время войны нашим летчикам не приходилось встречаться с такой насыщенностью зенитной артиллерии. Воздушные немецкие патрули состояли из отборных асов, на берлинском аэроузле сконцентрированы эскадры лучших фашистских истребителей.
Облачность была до земли, и наш полк несколько дней не мог действовать активно. Промежуточных аэродромов до Одера не было.
Войска нашего фронта форсировали Одер севернее и южнее Кюстрина и взяли эту крепость с ходу. По западному берегу Одера проходил седьмой, последний оборонительный рубеж перед Берлином. Весь правый берег Одера в полосе наступления фронта был очищен от вражеских войск.
Наши войска прочно удерживали плацдарм на западном берегу Одера, несмотря на неоднократные контратаки немецкой пехоты и танков и массированные удары немецких самолетов. В боях наши войска закреплялись на плацдарме и расширяли его.
Шла подготовка к решительному удару на Берлин. Весна задерживала наш перелет к Одеру. Никогда еще я не испытывал такого нетерпения.
Однажды на аэродроме неожиданно приземлился наш «Ли-2». Дверь самолета открылась, и на землю соскочил Фомин, за ним Хайт с Джеком на руках. Зорьки не было.
Нашего медвежонка случайно убили. Он скучал без нас, с техниками не мог сдружиться, ходил как потерянный, почти не ел. Мимо аэродрома двигались наземные части. Зорька вышла к дороге. Автоматчики подумали, что это дикий зверь, и пристрелили ее. Когда подошли ближе и увидели на Зорьке ошейник, немецкие кресты и медали, поняли, что медведь ручной. Прибежали к техникам извиняться, да дела уже не поправишь.
Жаль было медвежонка — сколько было связано с ним веселых, бездумных минут в нашей тревожной жизни!
Неожиданно мы получили приказ: вылетать на прифронтовой аэродром, к Одеру.
25. Близ Одера
Вырулить на бетонную полосу трудно — колеса застревают в грязи. Вылетаю первым; командир полка остается на старом аэродроме, пока не поднимется в воздух последняя машина. Снижаюсь на зеленый круглый аэродром среди леса; его недавно оставили немцы. Берлин — в семидесяти километрах, линия фронта — в шести.
К нам еще не успели прибыть зенитки. Даю летчикам приказ садиться на летном поле с бреющего, так как в воздухе «фоккеры». Они шли бомбить переправы через Одер. По радио передаю командиру полка, что вблизи аэродрома пролетела группа вражеских машин. Закатываем самолеты в лес, тщательно их маскируем. На аэродроме не остается ни одной машины.
На ночь располагаемся в нескольких километрах от аэродрома, в имении какого-то немца.
Рано утром — еще было темно — мы поехали на аэродром. Дежурные летчики сидят в самолетах, чтобы вылететь по первому сигналу.
Чупиков, Куманичкин и я пошли на КП. Давид — связной — был уже там. Небо над лесом чуть посветлело. Стояла предрассветная тишина. Воздух был спокоен.
Командир держит в руках ракетницу — вот-вот даст сигнал на вылет дежурного звена. Всматриваюсь в небо и вижу: к аэродрому направляется до тридцати «фокке-вульфов».
— Туча, товарищ командир, «фоккеры»!
Но взлетать уже поздно: самолеты врага перешли в пикирование. Засвистели бомбы.
— Прыгайте в щель, товарищ командир! — кричу я и прыгаю сам в ямку — одноместное бомбоубежище; оно уберегает от пулеметно-пушечного огня и от осколков, здесь опасно бывает только прямое попадание.
Летят, свистят, разрываются вражеские бомбы. Несколько бомб пролетело с шипением — значит, они упали совсем рядом; другие летят со свистом — значит, упали дальше. Успел ли Хайт добежать до ямки? Хорошо, что замаскировали самолеты… Прислушиваюсь к звуку падающих бомб, к реву вражеских самолетов. Начался пулеметно-пушеч-ный обстрел. Значит, все бомбы уже сброшены. Второй заход. Вдруг раздался страшный грохот: в воздухе столкнулись два «фоккера», развалились и упали где-то на окраине аэродрома. Теперь с «фок-керов» бьют под углом в девяносто градусов. Смотрю на часы: прошло пятнадцать минут. Немцы, вероятно, решили блокировать аэродром. Сейчас прилетят бомбардировщики…
