В отличие от Исаака Лакедема, Александр путешествует не один. В экипаже восемь матросов, грек Подиматас хоть и не захотел оставаться капитаном судна под французским флагом, согласился все же на должность штурмана. Капитана зовут Богран, он бретонец, помощник капитана — Бремон, он из Канна. Кроме Александра, на судне еще десять пассажиров, из них — двое таинственных греков, повар, грузин Василий, переводчик Теодор Кассап, равно хорошо владеющий и греческим, и турецким, фотограф Легре, доктор Альбан ель, Эдуард Локруа, сын актера и соавтор Александра, Поль Парфе, сын Ноэля, и Адмирал. «Несмотря на этот пышный титул, он довольствовался формой гардемарина, вернее, вольной фантазией на тему этой формы — из лилового бархата с сине-золотыми аксельбантами». В этом «весьма кокетливом и капризном персонаже» можно было узнать Эмилию Кордье.
Огромная толпа явилась провожать «Эмму». Никто не знал, что Александр едет участвовать в третьей революции. На борту также были уверены, что речь идет об увеселительной прогулке. И странным образом так оно и было, несмотря на морскую болезнь, которой не были подвержены лишь матросы и Александр. Остановка у Йерских островов, роскошный обед, якорная стоянка в форту Брегансон, фирменная рыбная похлебка в сопровождении набора экзотических вин, и всего пять дней — рекордное время — до Ниццы. Именно здесь месяц тому назад большинство населения голосовало за воссоединение с Францией. Гарибальди тогда яростно протестовал против аннексии своего родного города. Альфонс Карр сделался там лавочником и владельцем фермы, что приносило ему доход куда больший, чем занятия литературой. И речи быть не могло, чтобы изменить слову, данному старому другу, и отказаться от роскошного банкета, который он давал на следующий день в честь Александра, революции, стало быть, пришлось подождать своего историографа. Но Гарибальди ждать не хотел. Телеграмма Векки, полученная 1-го мая в Марселе, не обманывала. Вопреки намерениям Виктора-Эммануила и его министра Кавура, Гарибальди в ночь с 5-го на 6-е мая завладел двумя пароходами. Его тысяча восемьдесят пять Красных рубашек погрузилась на суда и 11 мая высадилась в Марселе, на Сицилии. И в то время как Александр в саду Карра алмазом княгини Апраксиной вырезал свои инициалы на бокалах гостей, Гарибальди осадил Палермо.
Александр прибывает в Геную 16 мая. Векки рассказывает ему о начале похода Тысячи. Александр «жаждет лишь одного — вовремя оказаться в Палермо, чтобы увидеть, как этот город, лучшая жемчужина в его короне», будет вырван у Неаполитанского Бурбона, потомка того самого, что приказал отравить Генерала. Что вовсе не помешало ему двенадцать дней провести в Генуе и работать там над «Мемуарами Гарибальди». При этом «я торопился изо всех сил, дабы не опоздать на свидание, назначенное мне Гарибальди.
«Ориентируйтесь на пушку», — говорилось в телеграмме.
Завтра мы отправляемся в Палермо, и в тамошнем порту, возможно, уже услышим пушку». Выходят 28 мая, однако «Эмма» не менее капризна, чем Адмирал, и движется в сторону Корсики, которую Александр давно уже хотел посетить. Однако ему удалось себя сдержать, и следующая остановка лишь у Сардинии. Охота, рыбная ловля. Молодежь просит отложить отъезд на следующий день. Александр вздыхает: «Ветер отличный; так жаль, что я не могу продолжать мой путь в Палермо; но мои бедные дети хотят развлекаться!» Наконец, отбывают, на сей раз остановок больше не будет, не ждите, разве что для ловли безобидной черепахи. Проходят мимо островка Капрера, принадлежащего Гарибальди. Уже видна Сицилия, но окольный путь из Генуи в Палермо занял двенадцать дней, и Гарибальди успел взять город.
Пусть его провозгласили диктатором, но при виде Александра «он испустил крик радости, который проник мне прямо в сердце.
— Дорогой Дюма, — сказал он, — мне так вас не хватало».
Он приглашает его за стол. «Обед состоял из куска жареной телятины и блюда кислой капусты. Нас было двенадцать за столом. Обед для всего генерального штаба и нас троих стоил максимум шесть франков». «Нас троих», то есть Александра, Поля Парфе и Эдуарда Локруа. Однако товарищ Гарибальди Джузеппе Банди дает нам несколько иную версию этой встречи и этого обеда: «Возвращаясь из дворца Преторио, мы собирались перелезть через баррикаду, как вдруг увидали весьма красивого человека, идущего нам навстречу и приветствующего генерала по-французски. Этот огромный весельчак одет был во все белое, а на голове носил большую соломенную шляпу, украшенную тремя разноцветными перьями — синим, белым и красным.
— Угадайте, кто это? — спрашивает меня Гарибальди.
— Кто же это может быть? — отвечаю, — Луи Блан? Ледрю-Роллен?
— Да черт побери! — смеется генерал, — это Александр Дюма.
— Что? Автор «Графа Монте-Кристо» и «Трех мушкетеров»?
— Он самый.
Великий Александр облобызал Гарибальди, бурно выражая ему свою симпатию, затем рядом с ним вошел во дворец, разглагольствуя и громко смеясь, как если бы он хотел целиком заполнить здание раскатами своего голоса и взрывами смеха.
Настало время обеда. Александра Дюма сопровождала гризетка, переодетая мужчиной, точнее — адмиралом. Гризетка сия, маленькая, вся из недовольных гримас, настоящая кривляка, села справа от генерала с самым непринужденным видом.
«За кого же принимает нас этот знаменитый писатель? — говорю я своим соседям. Правда, поэтам принято прощать некоторые вольности, но то, что он позволил себе, посадив это ничтожное дитя греха рядом с генералом, не могли бы допустить ни боги, ни люди».
Великий Александр ел, как поэт, и показал себя столь красноречивым, что никто и рта не смог раскрыть. Надо сказать, что говорит он не хуже, чем пишет, и я слушал его с открытым ртом».
«Увидеть Палермо и жить», — говаривал Александр во времена Каролины Унгер. Двадцать пять лет спустя «кривляка» Эмилия и происходящая революция производят аналогичный эффект. Он живет во дворце Гарибальди, принимает участие в народном ликовании, под его окнами звучат серенады, толпа ему устраивает овации, его избирают почетным гражданином города, «если Франция венчает своих поэтов короной нищеты и посохом ссылки, то за границей для них находится и лавровый венок, и триумфальная колесница». Среди этой эйфории — небольшой инцидент, о котором он шутливо рассказывает в письме к своему другу Шарлю Роблену: «Очаровательное дитя, которое ты видел в доме, мальчик днем, ночью снова становится женщиной. В один из моментов пребывания в женском обличье с ней случилось несчастье, которое дало о себе знать в следующем месяце. Господин Эмиль исчез, а мадемуазель Эмилия беременна».
