Тут вошел слуга со стаканом кофе. Услышав скрип отворяемой двери, Булгари умолк. Шервуд взял кофе, раскурил погасшую трубку и тихо попросил слугу.
— Скажи, что я приехал.
Тот доложил.
— Шервуд, иди сюда, — послышался голос графа.
— Дайте стакан кофе допить, — ответил Шервуд.
Булгари и его гость стали одеваться. Когда Шервуд вошел во вторую комнату, граф обратился к незнакомцу и сказал:
— Рекомендую тебе, это господин Шервуд. А это господин Вадковский, — представил он незнакомца.
Завязался разговор. Узнав, что Шервуд служит в военных поселениях, Вадковский стал расспрашивать о них. Англичанин, зная теперь, с кем имеет дело, ругал военные поселения, стараясь угодить собеседнику.
В разговоре между прочим Булгари упомянул о больших связях, которые имеет Шервуд в поселениях. Вадковского это заинтересовало. Когда Шервуд вышел из комнаты, он заметил Булгари:
— Шервуд мне нравится, должно быть умный человек.
Булгари помолчал, потом задумчиво ответил:
— Да, весьма умный, но опасного ума; есть минуты, когда я его боюсь.
Вскоре Булгари уехал. Член тайного общества и шпион остались один на один.
Вадковский казался взволнованным, но молчал, видимо не решаясь начать разговор, потом, наконец, произнес:
— Господин Шервуд, я вам друг, будьте и мне другом.
— Мне очень приятно иметь удовольствие с вами познакомиться, — любезно ответил Шервуд.
— Нет, я хочу, чтобы вы мне были другом, — многозначительно сказал Вадковский, — и я вверю вам важную тайну.
С деланным замешательством Шервуд отступил от него.
— Что касается тайн, — ответил он, — я прошу не спешить мне вверять, я не люблю ничего тайного.
— Нет, — хлопнул рукой Вадковский, — наше общество быть без вас не должно!
У Шервуда от восторга перехватило горло.
— Я вас прошу мне ничего не говорить, — быстро зашептал он, — потому что здесь, согласитесь, не время и не место, а даю вам честное слово, что приеду к вам, где вы стоите с полком.
3
Все это Шервуд и рассказал царю.
Имя Вадковского сразу всплыло в памяти Александра. Этот «мальчишка» совсем недавно довольно чувствительно оскорбил его. Вадковский служил в Кавалергардском полку вместе с графом Дмитрием Шереметевым, за которого любовница императора Мария Антоновна Нарышкина прочила свою дочь. Вадковский своими насмешками над Шереметевым, вроде титулования «ваше побочное императорское высочество», расстроил этот брак. Шереметев постеснялся просить руки Софьи Нарышкиной. Но этого мало: Вадковский по просьбе Шереметева переписывал ему песни, одна из которых начиналась словами:
Царь наш — немец русский,
Носит мундир узкий…
Царствует он где же?
Всякий день в манеже…
За все это Вадковский был переведен из гвардии в Нежинский конно-егерский полк, находившийся в Курске.
И вот теперь оказалось, что этот Вадковский гораздо более серьезная штучка.
Царь поручил Шервуду продолжать свои расследования.
Свой арест и поездку в Петербург Шервуд объяснил товарищам по полку, будто его допрашивали по известному всем в то время делу о похищении поручиком Сивинисом драгоценностей у грека Зосимы. Все сошло наилучшим образом. Вадковский, узнав об этом, негодовал на подлость властей, пытавшихся запутать в темную историю честного человека, и проникся к Шервуду еще большей симпатией.
Сближение с Вадковским, как не трудно догадаться, кончилось приемом Шервуда в тайное общество. Шервуд попал в самую гущу событий.
Вадковский, бывший душой петербургской ячейки, горячий, деятельный, до конца преданный тайному обществу человек, предлагавший незадолго перед тем себя в цареубийцы, после перевода на юг еще шире развернул свою деятельность и как раз в это время хлопотал об организации подпольной типографии.
И при самом приеме такого малоизвестного ему лица, как Шервуд, Вадковский, собственно, руководствовался правильной мыслью — использовать разъезжающего всюду унтер-офицера для целей общества. А увенчал свой легкомысленный поступок роковым шагом: он с Шервудом отправил Пестелю донесение, в котором рассказывал и о петербургской ячейке, и о своей деятельности на юге, и об организации типографии. Подателя письма Вадковский характеризовал как человека непреклонной воли, проникнутого чувством чести, верного своему слову и устремленного к одной цели, советовал быть с ним откровенным и доверчивым.
«Проникнутый чувством чести» Шервуд, конечно, не отвез письмо Павлу Пестелю, а отправил его царю.
Вид Петербурга с Нарышкинского бастиона Петропавловской крепости. Акварель 1830 года.
14 декабря. Рисунок художника И. Симакова.
4
Однажды ранним осенним утром на квартиру Лорера явился Савенко и передал записку от Пестеля, в которой тот просил Николая Ивановича прийти к нему, так как он должен сообщить ему очень важную новость.
— Вы будете поражены, когда узнаете, зачем я вас звал, — сказал Пестель, когда Лорер явился к нему. — Граф Витт через некоего Бошняка попросил у Давыдова согласия на вступление в наше общество.
— Откуда Витт знает о существовании нашего общества? — спросил пораженный Лорер.
— Сам удивляюсь, — пожал плечами Пестель. — При всем том граф намекнул, что в его распоряжении находится сорок тысяч войск, которые нам могли бы пригодиться. Но это еще не все: он предупреждает, что ему известно, будто среди нас есть предатель.
Известие действительно было поразительное. Что предпринять? Как отнестись к предложению Витта? Кто мог быть предателем? Совещались долго, но так и не смогли прийти к окончательному решению.
— Знаете что, — сказал Пестель, — приезжайте к Юшневскому, спросите его совета — я даю письмо к нему. Один я не могу взять на себя ответственность в принятии такого важного решения.
Лорер отправился в Тульчин прямо на квартиру интенданта 2-й армии.
Юшневский казался совершенно спокойным, когда читал письмо Пестеля. Потом, медленно разрывая письмо, он ровным голосом произнес:
— Можно ли доверяться Витту? Кто не знает этого шарлатана? Мне известно, что в настоящую минуту Витт не знает, как отдать отчет в нескольких миллионах рублей, им истраченных, и думает подделаться к правительству, предав нас связанными по рукам и ногам, как куропаток… Я не буду писать Павлу Ивановичу, потрудитесь передать ему словесно то, что вы слышали о графе Витте, и посоветуйте с ним не сближаться.
Выслушав сообщение Лорера о разговоре с Юшневский, Пестель с сомнением покачал головой.
