Комиссия ЦК, которую возглавлял заместитель заведующего отделом К. Н. Могильниченко, принципиальный, предельно честный человек, вскрыла в Узбекистане поистине вопиющие нарушения. Возник вопрос: что делать с материалами проверки? Было предложение обсудить их на Политбюро. Однако после консультации решили по-другому: передать выводы комиссии на рассмотрение коммунистов, партийного актива республики. Пусть они сами разберутся. Это был принципиально новый подход — центр отказывался от диктовки, от роли «всевышнего судьи».
Эту повестку дня и вынесли на пленум ЦК КП Узбекистана. Стоял июнь 1984 года.
К тому бремени я был уже избран секретарем ЦК КПСС. Политбюро приняло решение направить меня в Ташкент для проведения этого пленума.
Пленум ЦК КП Узбекистана прошел остро. В числе других выступил и я. Могу сказать, что это было весьма требовательное выступление. А спустя пять лет меня обвинили в том, что именно в те дни, когда я проводил пленум в Ташкенте, нацеленный против коррупции и злоупотреблений, я сам. оказывается, взял у Усманходжаева взятку…
Горько и нелепо. В нормальную человеческую логику это не укладывается. Снова хочу повторить: надо поистине обладать темной душой, чтобы задумать и осуществить такую провокацию. Чем-то ежовско-бериевским явственно попахивает от всей этой гнусной истории.
Помню, в 1989 году, когда началась кампания против членов руководства, кто-то из знакомых пошутил:
— Егор Кузьмич, так сколько, по словам этого Гдляна, сунул тебе Усманходжаев? Говорит, тридцать тысяч?.. Ну и чудак же ты, Егор Кузьмич. Продешевил, продешевил…
Но мне, разумеется, было не до шуток.
Комиссия ЦК вскрыла большие зло употребления со стороны узбекского руководства. Члены комиссии действовали политическими методами, в тесной связи с коммунистами, опираясь на партийные организации республики. Я дважды бывал в Узбекистане. И меня всегда поражали трудолюбие и терпение узбекского народа, его особая мудрость и стремление прийти на помощь в беде. А древняя и современная культура народа! И в ту пору в республике работало немало честных, талантливых руководителей. Но были и такие, кто дискредитировал себя. Вот почему в ЦК решили частично обновить республиканские кадры за счет привлечения работников из других регионов — не связанных с коррумпированной верхушкой. Многих партийных, хозяйственных работников из различных областей России, Украины, Белоруссии по просьбе руководства Узбекистана направили мы в тот период в эту республику для оздоровления обстановки.
Когда беседовал с теми, кого посылали в Ташкент, напоминал, что надо помочь республике освободиться от мафиозных объятий, вернуться на путь нормального развития.
Между тем КГБ по-настоящему «копнуло» хлопковое дело, и его масштабы буквально потрясли. Стало ясно: малыми правоохранительными силами тут не обойтись. Вот тогда-то и были сформированы Прокуратурой СССР следственные группы, одна из которых во главе со следователем Т. Гдляном.
Мне неизвестны мотивы, по которым руководить следственной группой было поручено именно Гдляну. Видимо, этот следователь хорошо показал себя прежде. В частности, он активно провел так называемое «дело Хинта» в Эстонии. Однако впоследствии появилось множество газетных публикаций о невиновности Хинта, он был оправдан, политические обвинения с него были сняты. Увы, Хинт, ставший жертвой Гдляна, к тому времени уже умер в тюрьме.
Но оправдан Хинт был много позже. А в 1984 году «дело Хинта», с которым быстро, да вдобавок разоблачив «политическое нутро» обвиняемого, справился Гдлян, видимо, способствовало его продвижению по службе.
Следственная группа, прибывшая в Ташкент, трудилась напряженно. Однако наряду с чисто профессиональным усердием вскоре обнаружилось новое, я бы сказал, «перестроечное» — в кавычках, разумеется, — качество ее руководителей. Они очень умело работали с прессой, телевидением. Не дожидаясь судебных процессов, передавали в печать сенсационные материалы, причем зачастую делали это лично. Не знаю уж, как это выглядит в смысле профессиональной этики. Но суть в том, что на фоне прежней безгласности органов следствия Гдлян и Иванов, активно шедшие на контакт с прессой, явно выигрывали. Они становились популярными.
Но на такую тропку — только встань! На ней уже сама логика событий вынудит пойти на нарушения. Пресса, обывательский интерес жаждали все новых и новых сенсаций, разоблачений. И Гдлян с Ивановым ради достижения быстрых результатов начали прибегать к беззакониям. Их подследственные, ни в чем не виновные люди, подвергались душевным и физическим истязаниям. Нарушались предусмотренные законом сроки содержания под стражей, в качестве давления для получения нужных показаний использовалась угроза расправы над семьями, близкими родственниками.
Но скажу сразу: в те майские дни, когда Иванов по ленинградскому телевидению бросил на меня тень подозрений во взяточничестве, я не знал о беззакониях, творимых самими Ивановым и Гдляном. Уже давно отошел от узбекских проблем, целиком был поглощен аграрными вопросами. В полной мере узнал о них 24 мая, когда раскрыл «Литературную газету» с очерком О. Чайковской под названием «Миф».
В этом очерке впервые была громко сказана правда о методах Гдляна и Иванова. Собственно говоря, Чайковская разоблачила их. Причем очерк, по всей видимости, — если учесть сроки публикации в еженедельнике — был представлен в редакцию еще до выступления Иванова по телевидению, что немаловажно. Не исключаю, что Гдляну и Иванову стало известно о готовящемся ударе и они задумали нанести контрудар.
В очерке «Миф», между прочим, приводилось письмо директора совхоза А. Раджапова, которого вынуждали признаться в даче взятки секретарю Каракалпакского обкома партии. Раджапов не согласился. И что же? Следователи «стали угрожать мне, — писал Раджапов, — что посадят меня между уголовниками, а им подскажут, чтобы они делали со мной все, что хотят, пусть тебя топчут, убивают (подлинных их слов написать просто невозможно), тогда ты как миленький напишешь все, что от тебя требуют. Пошлость, низменный жаргон, уличный мат и похабщина были для следователя нормой разговорной речи. Если бы мне сказали, что подобное возможно в наше время, вряд ли бы я поверил».
Чайковская писала о тех случаях, когда подследственные не выдерживали угроз, истязаний и подписывали все, что им подсовывали следователи. Некоторые в ходе следствия кончили жизнь самоубийством.
В деталях обо всем этом я, повторяю, узнал из очерка в «Литературной газете». Кстати, осенью 1990 года Чайковская написала еще один очень острый очерк, разоблачающий методы Гдляна и Иванова. «Литературная газета» Бурлацкого отказалась публиковать разоблачения Чайковской, они были напечатаны в «Вестнике Академии наук СССР» небольшим тиражом (№ 8, 1990 год).
