Лисовский же, услышав, что пришли в Калугу ратные люди, в Калугу не пошел. Боярин же с ратными людьми пришел и встал в Лихвине, а сражаться с Лисовским не с кем».[316]
У Лихвина преследование закончилось.
Отряд «лисовчиков», спаянный дисциплиной профессионалов войны, а еще того больше — жаждой наживы, мог долго вести маневренную войну. Русские правительственные войска — нет. Побыв несколько недель в поле, растратив запасы хлеба, не получив от казны должного обеспечения, дворяне просто уезжали в свои поместья и только так спасались от голода. Казаки же разбредались по многочисленным разбойничьим бандам. Лисовский имел неиссякаемый источник снабжения — грабежи. Пожарский мог рассчитывать только на законные поставки. И вот под Лихвином воевода сумел удержать при себе лишь ядро армии, совсем уж небольшое.
К счастью, на помощь Пожарскому подошла та самая «казанская рать» — большей частью служилые татары. В сентябре 1615-го Дмитрий Михайлович двинулся к Перемышлю, и Лисовский вынужден был в спешке покинуть город. Уходя, он отметился в своем стиле — устроил пожар. Досадно сделалось ему: планировал сделать из Перемышля операционную базу, атаковать богатую Калугу[317] — и вот приходится бежать!
Дойдя до Перемышля, Пожарский почувствовал «болезнь лютую». Сказывались раны, полученный на Сретенке, в бою с поляками. Сказывался ущерб, нанесенный его здоровью душегубами Заруцкого… Больше вести войска князь не мог. Воевода разменял пленных с Лисовским и отправился в Калугу, послав своего родича, князя Дмитрия Пожарского-Лопату, гнать неприятеля дальше. Но без Дмитрия Михайловича он недолго сохранил контроль над армией — казанцы «побежали» домой. Дела нового командующего обстояли хуже не придумаешь:
«Лопата шел по сакме (следу. — Д. В.) за Лисовским к Вязме и, не дошед Вязмы, воротился и стал на Угре. И Государь велел Лопате-Пожарскому по вестям итти в Можаеск, и Лопата писал к Государю, что ратные люди с службы розбежались, а которые и есть и те бедны; и по государеву указу сам в Можаеск не пошел. И Государь велел послать к казакам с жалованьем с денежным князь Петра княж Романова сына Борятинскаго; а Лопату велел посадить в тюрьму в Можайске»[318].
Действия Пожарского спасли от разгрома несколько верных правительству городов. «Лисовчикам» был нанесен серьезный ущерб. Но когда воевода вышел из строя, не нашлось другого командира со столь же твердой волей, и армия распалась.
Борьба с рейдом Лисовского являлась частью большого вооруженного противоборства между Московским государством и Речью Посполитой. Одновременно с военными действиями шли переговоры. В конце 1614–1615 годов русские и польские дипломаты пытались договориться хотя бы о перемирии, но требования сторон оказались взаимоисключающими. Летом 1616 года бои на Западном направлении возобновились. Сражения шли у Витебска, под Стародубом, близ Волхова, отбивался от поляков Дорогобуж…
Но всё это были боевые действия частного значения.
А весной 1617 года в поход выступил сам королевич Владислав с большой армией. И поход его стал настоящим бедствием для России.
Самой большой проблемой для московского правительства оказалось не то, сколь значительное воинство возглавил Владислав. И не то, сколь малые силы можно было собрать для отпора. Королевич шел, а за ним, в свите его, следовал тлетворный дух Смуты. Смута шла под знаменами Владислава, Смута вела под уздцы лошадей в артиллерийских запряжках. Владислава опасались на землях, контролируемых московским правительством, но это полбеды. А беда настоящая заключалась в другом: многие помнили, что когда-то Владиславу целовали крест. И сейчас воеводы, дворяне, казаки стояли против него в великом смущении: не легче ли склонить колени, попросить милости, вымолить жалование? Какой губительный соблазн!
Осенью 1617 года ему сдали Дорогобуж как законному государю московскому. Вязьму бросили воеводы и посадские люди: Владислав въехал в город, ударив не пушечными ядрами, но одним именем своим. Агенты его понесли в Москву грамоты, где Владислав величался царем и требовал от «Богом данного» ему Московского государства покорности. Здесь его грамоты поставили ни во что. Но крепко опасались: не отвалятся ли в пользу королевича иные города и земли?
Тут понадобились опять люди прямые — такие, каков Пожарский. Отважные, стойкие, невосприимчивые к соблазнам. Правительство вспомнило о нем и в октябре 1617 года дало ему армию для защиты левого крыла русских позиций — Калуги с окрестными городами[319]. И он вновь должен был своей твердостью, прозрачностью, неподатливостью на хвори смутной поры обеспечить верность защищаемой области, а также… собственной армии.
Таков народ русский: раз воевода тверд, подначальные люди тоже остерегутся дуровать…
Прочих военачальников подбирали так: либо над крепостями и полками ставили проверенных, преданных людей, либо — цареву родню. Так другой Пожарский, Дмитрий Петрович, поставлен был оборонять Тверь и не пустил туда врага. На Волок отправили князей Черкасских — государевых родичей и доброжелателей. На Можайск — несгибаемого Федора Леонтьевича Бутурлина, выдержавшего во Пскове четырехмесячную осаду от шведов. Он и сейчас честно подготовил город к осаде. В поле вышел князь Б. М. Лыков — близкий родич и такой же доброжелатель Михаила Федоровича.
И столь счастливо начавшееся наступление Владислава застопорилось. Наемники требовали жалования, а королевич заготовил не столь много денег, чтобы утолять их постоянно. Зима 1617/1618 года выдалась морозной, жестокой. Многие ратники Владиславовы замерзли, иные столкнулись с сопротивлением лояльных Михаилу Федоровичу воевод и легли бездыханными в снега той страны, которую явились завоевывать.
Немало поработал для этого и Дмитрий Михайлович Пожарский. Под Калугой он противодействовал двум польским военачальникам: Чаплинскому и Опалиньскому. Те укрепились в селе Товаркове и беспокоили округу дерзкими набегами летучих отрядов.
Пожарскому подчинили калужского воеводу князя Афанасия Федоровича Гагарина и дьяка луку Владиславлева. Гагарин покорился, кажется, не без местнического столкновения.[320] Пожарскому выдали значительные денежные средства — компенсировать на местах невыплату жалованья. Ратников для Дмитрия Михайловича собирали из многих городов. С Тулы вел большой полк Юрий Вердеревский, из Мценска передовой полк — Никита Лихарев, из Новосиля сторожевой полк — Прокофий Воейков, из Рязани несколько воинских голов вели дополнительный отряд. Казаков доставил Данило Замыцкий[321]. В декабре — январе главные силы сборной армии сконцентрировались под Калугой. Любопытно, что местные служилые люди выпросили у московского правительства дать им в воеводы именно Дмитрия Михайловича и никого другого. Его знали, на него надеялись…
