Верещагин
Среди близких друзей Скобелева был и знаменитый русский художник Василий Васильевич Верещагин. Они познакомились в Туркестане, где Верещагин собирал материалы для своих картин. Позже Скобелев и Верещагин встречались не однажды в самых разных ситуациях.
В воспоминаниях о Скобелеве художник писал, что все свои награды и отличия Михаил Дмитриевич получил не по протекции, а, что говорится, завоевал с бою грудью, личным примером, показывая солдатам, как следует воевать. Кстати, и сам Василий Верещагин также был человеком незаурядного мужества. Будучи в Средней Азии, он участвовал в обороне Самаркандской крепости, ходил в штыковые атаки, дрался врукопашную и, по воспоминаниям офицеров, очень метко стрелял. За все эти подвиги Верещагин и был удостоен ордена Святого Георгия 4-й степени.
Несмотря на дружбу, Верещагин и Скобелев часто спорили о целесообразности присоединения среднеазиатских ханств к Российской империи. Верещагин считал их слишком большой обузой для России, пожирающей колоссальные людские и материальные ресурсы. Михаил Дмитриевич, напротив, рассматривал Туркестан как плацдарм, с которого в случае военной угрозы в Европе Россия сможет угрожать главной британской колонии – Индии. Правда, позже он изменил свое мнение и согласился с Верещагиным, написав в одном из донесений начальству, что «овчинка выделки не стоит».
Безусловно, Скобелеву не давала покоя слава некоторых полководцев и, прежде всего, Наполеона и Мольтке. И это знал Верещагин. Он писал:
«Надобно сказать, что он особенно высоко ценил военный талант Наполеона I, а из современных – Мольтке, который со своей стороны, по-видимому, был неравнодушен к юному, бурному, многоталантливому собрату по оружию; по крайней мере, когда я говорил с Мольтке о Скобелеве после смерти последнего, в голосе «великого молчальника» слышалась нежная, отеческая нота, которой я не ожидал от прусского генерала-истребителя».
Скобелев очень любил меняться Георгиевскими крестами: это – род военного братства, практикуемого обыкновенно с выбором, им же – направо и налево, со всеми. Не миновал этого «церемониала» и Верещагин. Он вспоминал:
«Когда он (Скобелев. – Авт.) приехал к армии, в Румынии еще, то предложил мне поменяться крестиками, я согласился, но с тем, чтобы сделать это после первого дела, в котором оба будем участвовать. Много спустя, кажется в Плевне, мы разменялись-таки; но так как на другой же или на третий день он уже решил опять с кем-то побрататься, то я вытеребил мой крестишко назад под предлогом, что он мне дорог как подаренный Кауфманом. Всученный им мне был прескверный – казенный, а мой прекрасный, хорошей эмали, чуть ли не «из французского магазина»… (Когда генерал Кауфман был пожалован орденом Св. Георгия 2-го класса, этот крест был подарен ему покойным великим князем Николаем Николаевичем, и никто ничего не заметил неладного в кресте, очень изящно исполненном; но, когда генерал представлялся государю Александру II, его величество, зоркий на самые малейшие неправильности формы, заметил: «А ты крест, Кауфман, верно, купил во французском магазине – Егорий-то не в ту сторону скачет!»)
Скобелев по своему характеру был несдержанным человеком. По этой причине он не однажды обижал людей, в чем затем искренне раскаивался. Верещагин вспоминал:
«На второй день после шейновской битвы я застал его за письмом.
– Что это вы пишете?
– Извинительное послание: я при фронте распек бедного X., как вижу, совершенно напрасно, поэтому хочу, чтобы мое извинение было так же гласно и публично, как и выговор…
Начальник большого отряда, извиняющийся перед неважным офицером (майор Владимирского полка), да еще письменно, – это такой факт, который, конечно, не часто встретишь в какой бы то ни было армии».
В то же время Михаил Дмитриевич обычно был очень бесцеремонным человеком.
Верещагин вспоминал:
«Встречает раз Скобелев младшего брата моего на Невском проспекте.
– Верещагин, пойдем вместе стричься.
Тот очень доволен честью проделать эту операцию вместе с генералом, который ведет его к своему знакомому парикмахеру, что ни на есть фешенебельному. Около них суетятся, ухаживают, а они сидят себе рядком, шутят, смеются. При выходе М.Д. спрашивает счет, старый и новый, – оказывается 30 рублей.
– Верещагин, заплатите, пожалуйста.
Тот поморщился, но заплатил, да, конечно, только и видел свои денежки».
И еще:
«Помню, раз в Париже, в гарготке, где мы завтракали, Скобелев разменял ассигнацию в 1000 франков и, вероятно по этому случаю, вздумал оставить девушке, нам прислуживавшей, 100 франков. Лишь после самого энергичного вмешательства моего он положил только 20 франков. Зато же и целовал он руку этой молодой девушки, с наслаждением, со всех сторон».
Скобелев подарил Верещагину на память свой боевой значок, бывший с ним в 22 сражениях, с приложением списка этих сражений, им самим обстоятельно составленного. Значок этот висит теперь у меня в мастерской. Это был большой кусок двойной красной шелковой материи, с желтым шелковым же крестом, набитый на казацкую пику, – порядочно истрепанный пулями и непогодами.
Художник вспоминал:
«Уехав в последний свой туркменский поход, он хватился значка и просил или отдать старый, или прислать взамен новый…
Кстати скажу, что у меня кроме скобелевского значка и помянутого мундира хранится еще как память складной стул, который всегда возился за ним казаком и на котором покойный генерал часто сиживал во время рекогносцировок и битв; когда на переходе через Балканы казак разбил мой складной стульчик, Скобелев ссудил мне свой, так и оставшийся у меня, а я потом отдал ему мой.)
У меня много «сувениров» М. Д. Скобелева. Кроме помянутого его боевого значка, бывшего с ним, по восточному обычаю, во всех сражениях в Средней Азии, сшитого его матерью, истерзанного и истрепанного на носившей его казацкой пике, есть складной стул, на котором он сидел иногда в сражениях, данный мне под Шейновом, когда мой стул сломался. Есть мундир со вставленною, как сказано, заплаткой в том месте, где его ранило, на спине против сердца.
Есть карта штурма города Опорто войсками маршала Сульта с надписью, очень характерной для Михаила Дмитриевича. Она гласит: «Португальцы вели себя, как в подобных обстоятельствах должна себя вести недисциплинированная полупьяная толпа. Решение маршала Сульта атаковать оба противоположных фланга города, рассчитывая на впечатлительные, вооруженные, но малодисциплинированные массы, весьма поучительно…
Надо помнить, что мы, войска, понимаем по-своему победу и поражение и что в нашей оценке этих явлений всегда присутствует известная доля поклонения преданию и искусству; в борьбе же с вооруженными массами надо кровью нагонять страх, нанести материальный ущерб. Последнее особенно важно в борьбе с азиатскими народами. С ними эти соображения составляют краеугольные основания при выборе того или другого способа действий». Скобелев. 18-го июня 1880 года».
