Мне нравится, как он пишет. У него очень высокий уровень письма, и все чрезвычайно элегантно. Он больше «француз», чем «немец», у него чувственное отношение к звуку. Он – настоящий композитор. Говорит, что если в день не напишет один такт, то будет грешен перед Богом. У него есть пьеса для альта и ударных, а также фортепианная пьеса «Ностальгия» и очень хороший цикл для альта и ансамбля «Хиллиард». Квартет есть замечательный.
Тигран купается в Востоке. Он мне нарды привез. У него есть пьеса для саксофона, который играет примерно так же, как дудук. Поскольку дудука нет в Европе, а пьеса должна была звучать в Германии, он применил саксофон.
Мансурян всегда подчеркивает, что он армянский композитор. Даже когда он писал додекафонную музыку, она была армянской. Там нет никакого фольклора, это не «Танец с саблями».
Леонид Александрович Грабовский
Бедный Грабовский. Он меня посетил. Мне его ужасно жалко. Вот уж кому не повезло. Он такой же джентльмен и рыцарь, как и был, чудак в хорошем смысле слова.
Роман Семенович Леденев
Леденев – скромный, тихий человек, никуда не лез. Он очень аккуратно писал ноты, было приятно смотреть.
Виктор Кисин
Кисин – мой большой друг. Я его очень люблю. Кисин – очень питерский композитор. Хотя Достоевский и Гоголь – это все очень болезненно, а у Кисина музыка очень здоровая.
В ней есть некая герметичность. Его музыка очень хрупкая, как будто это некий сад, который, как если открыть мумию, распадается. Когда мы слушаем эту музыку, кажется, что мы прикасаемся к тому, к чему нельзя прикасаться.
У него все рассчитано; он, как и я, рационалист.
У него при этом такая одухотворенная музыка!
Так одно другому совсем не противоречит. Существует предубеждение, что все, что рационально и рассчитано, должно быть сухое и головное. Это совсем не так.
Дмитрий Феликсович Янов-Яновский
Очень приятно, что есть еще люди, которые созидают, а не занимаются разрушением. Потому что обычно картина весьма печальная: кто больше разрушит.
Владимир Иванович Мартынов
Я опровергаю жулика Мартынова. Я ему дал кличку Терминатор, который уничтожает все. Он зловещий разрушитель. В моем экземпляре книжки «Конец времени композиторов» на полях сплошные восклицательные и вопросительные знаки. Я обнаружил там такое количество нарочно сделанных искажений и ошибок! Цитата дается наполовину, искажаются факты. Он все подстраивает под свою гребенку. Когда эта книга появилась, я хотел написать разгромную статью, но потом пожалел время и не стал. Решил, что это была бы стрельба из пушек по воробьям.
Вы протестуете против восприятия Мартыновым истории музыки или против его композиторства?
И то и другое. Сначала я его узнал как композитора. Мне его страшно расхвалил Любимов и всучил кассеты с его музыкой, которая у меня вызвала бурное возмущение своим жульничеством – «Магнификат» и что-то еще. Помню, клокотал от ярости, позвонил тут же Любимову, высказал все, что думаю об этой музыке. Я ему сказал, что он должен взять кассеты обратно, иначе я их сотру. Потом он прислал мне диски со странным письмом: «Я посылаю Вам музыку анонима, сам не знаю, кто это написал, мне очень нравится». Он это сделал, чтобы у меня не было предубеждения. Я стал слушать и сразу узнал, что это Мартынов.
Вообще-то Мартынов действительно несколько лет не подписывал свою музыку и называл себя анонимом, вспоминая то, что делали композиторы Средневековья.
Композиторы Средневековья вообще не подписывали музыку, поэтому они и стали анонимами. А он хочет так.
Про его книгу мне рассказал Суслин. Мне ее прислали из Москвы, и тут у меня был второй приступ ярости. Я взял ручку и подчеркнул все, где он несет бред или допускает ошибку. У меня было желание разнести его в пух и прах, но потом я решил этого не делать.
Почему он противоречит вашему восприятию музыки?
Он фальшивомонетчик. Вы идете в магазин, вам проверяют купюру – она фальшивая. И вообще, он для меня не предмет для разговора. Я не понимаю, почему о нем говорят. Шум вокруг него есть, в особенности дамский. За ним плетутся хвосты, вокруг него всегда есть целая свита. Еще вот это псевдоправославие мне противно. Кадила всякие, понимаете ли, Троице-Сергиевская лавра, Путин, тоска по Сталину. Целый комплекс.
Сейчас все те, кто писал «Слава нашей партии», стали писать стихиры и всенощные. Перестройка!
Волконский не был диссидентом или «несогласным». Своим творчеством – как композиторским, так и исполнительским – он не столько «сопротивлялся», сколько отрекался от того, что являлось общим местом. Он выделялся не потому, что хотел выделиться, а потому, что не мог идти в ногу. Отсюда – аритмические перебежки от «нормального» течения событий в сторону авангардизма, сериализма, экспериментаторства, старинной музыки. В каждом из этих направлений Волконскому удалось сказать свое слово – слово не просто талантливого первопроходца, но гениального провозвестника. Пусть он не создал большого количества опусов или собственной композиторской школы и пусть прожил последнюю треть своей жизни вне России, именно за ним потянулись поколения российских музыкантов, и именно ему они преданы до сих пор.
Волконский начал подумывать об отъезде из России в 1968 году, после вторжения советских войск в Чехословакию, но уехал лишь после того, как дирекция Московской филармонии установила унизительно малые расценки на его выступления. Это переполнило чашу его терпения, которое и так-то было на пределе. Волконский говорил друзьям, а после эмиграции – корреспондентам[58], о том, что он не Шуберт, который никогда не слышал своих симфоний, и не затворник или аскет, привыкший сочинять «в стол». Он считал, что искусство нуждается в публике. Поскольку Волконского лишили публики, он был вынужден покинуть страну, в которой провел к тому времени большую часть своей жизни.
Волконский подал заявление на эмиграцию в начале декабря 1972 года. Практически сразу его исключили из Союза композиторов, запретили концерты и перестали выпускать пластинки, а также заставили покинуть «Мадригал». Лишенный средств к существованию, в течение долгих месяцев до получения разрешения на отъезд Волконский, чтобы продержаться, распродавал свою коллекцию нот и пластинок, а потом, получив наконец-то в мае 1973 года разрешение на выезд, раздал оставшуюся ее часть друзьям и знакомым[59]. Фиктивно женившись на еврейке[60], Волконский формально уехал в Израиль, но так туда и не попал.
