«Он взял у меня огромное количество работ, – рассказывал Шемякин. – Когда пришло время расчета, Слава обнял меня: «Ты знаешь, Мишуня, я друзьям не плачу. Ты же собираешься в Америку, и вот там я сделаю гораздо больше, чем если бы я тебе заплатил. Ты приедешь, и я, используя свое имя, сведу тебя с мощнейшими людьми». Развесив уши и вытаращив глаза, я сказал: «Слав, ну спасибо заранее».
Но потом все обиды прошли. В минуты откровений Шемякин признавался: «Я слишком много занимаюсь философией, размышляю о своем бытии, о бытии человека вообще… Поэтому обижаться – это для меня пройденный этап. Я просто анализирую и стараюсь понять, что же все-таки с людьми происходит. И прихожу к выводу, что человек – довольно мерзкое существо. Иногда даже стыдишься своей принадлежности к человеческому роду. Последние годы я больше люблю животных, чем людей.
Есть небольшой круг нормальных «человеков». Очень небольшой. И он, к сожалению, уменьшается… Конечно, человек – это существо очень странное. С одной стороны, можно очень много говорить о простом народе и восхищаться им, как в свое время это делали наши великие писатели типа Горького. С другой стороны, я очень много хлебнул от простого народа. И неизвестно, от кого больше – от своих собратьев по кисти и резцу или от народа…»
С Высоцким они не раз говорили об эмиграции. Владимир Семенович, конечно, прекрасно понимал, что на Западе у него нет никаких шансов сниматься в кино или работать на сцене из-за языкового барьера, что на концертных площадках его ожидает печальная судьба Александра Галича, на первом выступлении которого в Париже был аншлаг, на второй – лишь половина зала, а последующие уже проходили в пустых помещениях. Песни Галича оказались чужими даже для русских эмигрантов первой волны. Благородные старики не понимали, о чем он поет, зачем употребляет такие неблагозвучные слова, как «говно»… Высоцкого же тем более они бы вообще отторгли.
По мнению Шемякина, Владимира ошеломило первое знакомство с Америкой. Вернувшись из Штатов, он сказал другу: «Мишка, вот страна, в которой мы с тобой должны жить и работать». Поэтому Высоцкий так живо занялся киносценарием «Каникулы после войны», уверяя Шемякина, что он будет поставлен в Голливуде. Такие были мечты…
Но самым ярким из американских впечатлений Высоцкого было его знакомство с Иосифом Бродским. «Высоцкий, приехав оттуда, – рассказывал Шемякин, – недели две просто не давал мне жить. Все время показывал книжку, где было написано: «Большому поэту Высоцкому». «Бродский меня назвал поэтом, ты посмотри, Мишка, посмотри!» – он ликовал. Он же сильно комплексовал тогда. Перед Евтушенко, Вознесенским. А те время от времени тыкали его, как щенка. Володя с обидой вспоминал один такой вечер, когда он пел свою недавно написанную, сильнейшую «Баньку по-черному»: «Пришли цыгане, пришел Андрей – в белом шарфе своем, как всегда. Я стал им петь «Баньку по-черному». Смотрю, у цыган слезы на глазах… Я вытер пот, вижу, что люди в восторге. И вдруг подымается Вознесенский, шарф поправил, подходит ко мне, положил мне руку на плечо и сказал: «Растешь!»
Они обменивались сновидениями. Когда Шемякин рассказал Высоцкому, что часто видит сны, связанные со своими творческими проектами, Владимир признался, что иногда видит себя сидящим напротив себя за столом… Некоторые работы художника подталкивали поэта к новым образам. А Шемякина – к графическому изображению героев песен. Хотя, по его признанию, раскрытие определенных философских аспектов, законспирированных в поэзии Высоцкого, – весьма сложный процесс. Когда они обсуждали «Вдоль обрыва, по-над пропастью…», Высоцкий сказал ему мимоходом, что вся наша жизнь шла вдоль обрыва. Просто у каждого он свой. Шемякинский – коридоры ГБ и психушек, по которым его вели в наручниках. А его – край сцены, с которого он мог запросто рухнуть, если скажет что-то не то.
Шемякин проиллюстрировал песню – Красная площадь, кусок сцены. На этой сцене лошади в погребальных попонах тащат гроб, за которым идет Пушкин с кадилом, а следом поющие актеры-статисты в костюмах ангелов.
«И что там ангелы поют такими злыми голосами…»
У художника не ангелы – актеры. И смотрит на всё это серый волк в мундире в обнимку со смертью. А в облаках сам Высоцкий, потому что
«В гости к Богу не бывает опозданий…»
Балладу «Тушеноши» Высоцкий писал в мастерской художника, разложив перед собой серию шемякинских фотографий «Чрево Парижа». На этот знаменитый рынок каждую ночь наведывался Михаил, чтобы запечатлеть на память процесс разгрузки туш скота. Взваливая себе на спину 400-килограммовые бычьи туши, мясники как бы исчезали в располосованном брюхе скотины. По мнению Шемякина, это было потрясающее зрелище!
Высоцкий увидел его снимки и под их впечатлением тут же взялся за перо. Шемякин в те дни был далеко, за океаном, но Владимиру Семеновичу так хотелось поделиться своими мыслями и чувствами с «соавтором», что он каждый час названивал ему в Нью-Йорк и четверостишие за четверостишием читал рождавшиеся строки:
Вы ляжете, заколотые в спины,
и урка слижет с лиц у вас гримасу…
Шемякин полагал, что именно с его подачи написана и «История болезни», где речь шла об издевательствах в психушке: «Он очень сочувственно, с переживанием, относился к моим рассказам о буйной, полной мытарств жизни, которую я вел в юности…» Впрочем, у Высоцкого и своих воспоминаний о пребывании в московских лечебницах с лихвой хватало. Что поделать,
Ведь вся история страны —
История болезни…
Искусство способно делать некоторые человеческие слабости и пороки смешными и безобидными. А в жизни они уродливы и страшны. Марина Влади, впервые слушая в Москве на Малой Грузинской новую песню мужа «Французские бесы», поначалу хохотала. В затем вспыхнула, демонстративно стала собирать чемоданы, заказывать билет на самолет домой, зло выговаривая Владимиру: ты посвятил песню Мишке, а мне, которая страдает больше всех, в ней места не нашлось! Ни строчки! Затем влюбленные, конечно, помирились. Ведь песня, в конце концов, не документ, даже если есть там и «правда жизни».
Просто реальные события, происшедшие в одну из холодных осенних ночей 1977 года в злачном Париже, стали ночью зачатия стихов.
– … А теперь – в «Две гитары»!
Какая разница, кто именно предложил заехать в гости к Жану Татляну, бывшему известному советскому эстрадному певцу, в его знаменитое кабаре. Увидев нас «в ансамбле», рассказывал Михаил, Жан перепугался: «Ребята, я вас уважаю, но если вы сейчас не уйдете, вызову полицию!» На нет и суда нет. Подумаешь! Тогда – в «Распутин»!
