«А, — говорит бабуля, — это мукадэ», — и протягивает мне спрей от насекомых. Я как можно спокойнее замечаю, что она меня укусила. Трижды. Бабуля роется в аптечке и достает маленький круглый пузырек. Противоядие? Нет, оказывается, всего лишь йод. Что ж, по крайней мере, теперь я знаю, что укусы не смертельны. Намазываю их йодом и плетусь обратно в комнату, пытаясь припомнить, откуда приползла сороконожка, прежде чем впиться мне в ногу.
Я встряхиваю постель и прыскаю тварь инсектицидом. Она умирает полчаса, корчась и завязываясь морским узлом и все время пытаясь подобраться к футону. Я отбрасываю ее краешком журнала, который читаю. При взгляде на работающие челюсти с полудюймовыми клыками на ум приходит неприятное воспоминание о документальном фильме, где такое вот чудовище напало на только что вылупившегося тарантула. Сороконожка накидывается на бедного паучка, накачивает его ядом через полые и острые клыки, и этот яд затем превращает его плоть и кости в заранее переваренный супчик. Так и представляю, как у меня под кожей образуется один из таких жидких пузырей по мере того, как жир и мышцы постепенно растворяются. При мысли об этом я не выдерживаю, встаю и давлю сороконожку ногой.
Снова встряхиваю матрас — теперь мне становится понятно, откуда там взялись все эти высохшие крылышки и головы насекомых. Примерно час смотрю телевизор, и боль в ноге утихает. Рассвет только через 4 часа. Я выбираю легкий путь и засыпаю.
Мне не всегда везет найти ночлег, а бывает, что от храма до храма идти больше суток. Когда нет дождя, я иногда сплю на кладбищах и моюсь, поливаясь из шланга, с помощью которого чистят надгробия. А бывает, ночевать приходится в пещере. Тогда я просыпаюсь с затекшими конечностями, еле продирая глаза, и удивляюсь, как это Кобо Даиси жил таким образом 7 долгих лет. А потом, в один прекрасный день, я заглядываю в свой зачитанный до дыр путеводитель и вижу карту, нацарапанную на полях: как добраться до «автобуса Хасимото». Хасимото был паломником, который прошел тропу и был расстроен тем, что на пути пилигримов попадается так мало гостиниц. Тогда он поставил автобус на заднем дворе своего дома и снабдил его всем необходимым, что может понадобиться путешественнику, решившему остаться на ночлег телевизором, кофе, чаем, сахаром, водонагревателем и, самое главное, маленьким обогревателем и кучей теплых одеял. За окном начинается дождь. Слушая, как капли ударяются о металлическую крышу, я засыпаю глубоко и сладко.
На несколько дней наступает потепление. Я снимаю с себя часть одежды, пока рюкзак не лопается по швам, и иду с голыми руками. Вокруг живописная деревенская местность, но, вместо того чтобы вдыхать в меня энергию, она как будто высасывает ее. Утром я встаю уже усталой и к полудню еле держусь на ногах. 3 недели безостановочного движения вперед наконец берут свое. Тогда я упаковываю тяжелую зимнюю куртку в бумажный пакет и отсылаю ее в Осаку — все равно она мне больше не понадобится. Через 2 дня начинается снег.
В храм Дзэнцудзи я попала как раз к началу ежегодного фестиваля голых. Смысл праздника в том, что 400 мужчин в одних набедренных повязках собираются у подножия пагоды и дерутся за обладание палкой, которую им бросает влиятельный синтоистский священнослужитель. Счастливчик, поймавший священный артефакт, торжествующе уносится восвояси и весь следующий год радуется своей удаче.
Я уговариваю служек разрешить мне взобраться на второй этаж пагоды. До начала шоу осталось 7 часов, а я уже заняла отличное место прямо под окном, где будет стоять священнослужитель. Правда, погода совсем испортилась, а я легко одета, и ветер пробирает до костей. Весь день я сижу, дрожа и сбившись в комочек, и чувствую, как вирус гриппа медленно проникает в слизистые оболочки.
В 5 часов начинают собираться полицейские. Они создают изгородь шириной в 30 человек рядом с пагодой и оцепляют забор, не подпускающий зрителей. До меня уже доносятся выкрики «Я-я-сёй! Я-я-сёй!». Тут и там мелькает обнаженная плоть: молодые люди в набедренных повязках небольшими группками бегают вокруг храма, пытаясь согреться. До начала фестиваля 3 часа.
В 7 часов сквозь забор прорывается первая группа мужчин, чья нагота едва прикрыта лоскутиками ткани. Они бегут, как стадо испуганных зверей. Рассыпавшись по двору, участники праздника принимаются подпрыгивать на одной ножке, стараясь не касаться сырой и холодной земли. Вот их уже несколько сотен, они хлопают себя по рукам, ногам и ягодицам, стимулируя кровообращение. Мурашки на коже видны с высоты 50 футов.
В 8 часов появляется священник. Его несут в паланкине, движущемся со скоростью ледника. Священнику не меньше 90 лет; интересно, сколько времени ему понадобится, чтобы подняться по лестнице? Мне становится очень жаль всех этих полуголых людей — даже сильнее, чем себя.
В 8:30 священнослужитель наконец появляется в окне над моей головой и выходит на балкон с невероятно напыщенным и официальным видом. Он произносит речь и начинает читать сутры в микрофон. Пока мы ждем окончания этой катавасии, местный продавец газет просвещает меня насчет истинного предназначения праздника.
Хоть он и выглядит как синтоистский фестиваль, в реальности это не что иное, как сходка якудза. Все присутствующие — члены банд — всего лишь ждут повода накинуться на своих противников. Так как это фестиваль голых, во двор храма допускаются лишь самые молодые члены местных мафиозных группировок, у кого еще нет обширных татуировок Матерые якудза расположились вдоль забора и наблюдают за тем, как идут дела у их протеже.
«Но как же священники такое позволяют?»
«Раньше банды контролировали весь город и дрались на улицах, — объясняет мой собеседник — Власти решили дать им возможность решить разногласия в одном месте и под своим присмотром».
По сути, якудза предложили занять место среди обычных членов общества при условии, что они согласятся следовать правилам и будут громить друг друга лишь раз в год, во время фестиваля. Замысел сработал». Но лишь отчасти. Церемония продолжается уже более 40 минут, и молодым людям все это порядком надоело. Начинаются перебранки, переходящие во всеобщий мордобой. Священники кривятся, но продолжают читать свои сутры. В дело вмешивается полиция. Зачинщиков разнимают, но только и всего. Очевидно, служители порядка тоже в курсе правил игры.
В 9:30 чтение сутр резко прекращается, и в толпу бросают палку. Один якудза подскакивает вверх. На него тут же набрасываются 200 и принимаются мутузить друг друга по лицу и голове. Вокруг бедняги, схватившего палку, образуется настоящая давка. В конце концов человеческая волна подхватывает нескольких якудза, и те начинают давить и топтать противников ногами. Кровища течет рекой. Толпа движется в угол двора Участники фестиваля перелезают через забор и спрыгивают на землю. Я удивлена, как это никому не переломали шею — возможностей было сколько угодно.
