Поскольку армия всегда является силовым инструментом внешней политики, попробуем рассмотреть военные преобразования Павла I, до последнего времени оценивавшиеся большинством историков только как негативные. Военный историк Ю. Веремеев проанализировал некоторые позитивные начинания императора в военной области. В первую очередь они касались нижних чинов (рядовых). Была введена дисциплинарная и уголовная ответственность офицеров за сохранение жизни и здоровья солдат. Телесные наказания приказано допускать в крайних случаях и только для исправления нерадивых солдат, а не для их «калечения». За беспорочную выслугу в 20 лет нижние чины навсегда освобождались от телесных наказаний. Для солдат установили отпуска продолжительностью 28 дней в год, их стали награждать знаками отличия орденов Святой Анны и «донатом» ордена Святого Ивана Иерусалимского. Удержания из солдатского жалованья, а также его невыплата стали наказываться каторгой и даже смертной казнью.
В области обмундирования произошли два серьезных изменения. Во-первых, солдаты получили суконную шинель для зимнего и холодного времени (до Павла они имели на все сезоны только мундир). Во-вторых, для часовых в зимнее время введены овчинные тулупы и валенки; значение этой одежды для армии в российских климатических условиях трудно переоценить. При каждом полку учреждены лазареты, лекарями в них допускались только лица, сдавшие экзамен в Медицинской коллегии. Отставленным от службы из-за увечий или прослужившим более 25 лет солдатам назначались пенсии с содержанием в инвалидных ротах. Умерших и погибших солдат стали хоронить с воинскими почестями, а могилы передавать под присмотр инвалидным гарнизонным ротам. Использование нижних чинов в качестве рабочей силы в офицерских или генеральских имениях запрещалось.
Со службы уволили свыше 300 генералов и 2000 офицеров, не сумевших ответить на простые вопросы по военному делу. Отпуска офицеров и генералов устанавливались в размере одного месяца в году. Производство в унтер-офицерские чины неграмотных было запрещено. Все вновь открывающиеся офицерские вакансии следовало заполнять только выпускниками военно-учебных заведений или опытными унтер-офицерами из дворян, сдавших экзамены на грамотность и знание устава. Назначенный генерал-инспектором артиллерии, А. А. Аракчеев[249] придал артиллерийскому делу новый импульс. Управление соответствующими подразделениями было централизовано, русская армия получила новые образцы орудий, превосходившие иностранные по боевым характеристикам при меньшем в полтора раза весе. Император намеревался распространить некоторые передовые разработки егерской тактики на линейные подразделения.
В декабре 1796 г. в России была создана служба специальной фельдъегерской связи. Первоначальный контингент Фельдъегерского корпуса почти весь состоял из гвардейских унтер-офицеров, в 1799 г. в списке корпуса числилось 5 офицеров и 80 фельдъегерей. Первым командиром корпуса стал подполковник Н. Е. Касторский. Фельдъегеря неотлучно состояли при государе, в том числе во время перемещений по стране, и были готовы отправиться в любую точку бескрайней Российской империи с высочайшим поручением.
Получила развитие топографическая служба, чьей задачей стало картографирование районов расположения войск и маршрутов их возможного передвижения. Особое внимание уделялось дорогам, связывавшим штабы дивизий и подчиненных им частей. Для обобщения поступавших съемочных материалов, а также подготовки к изданию топографических карт и планов император учредил в 1796 г. чертежную мастерскую, в 1797 г. преобразованную в Депо карт. Известно, что точные карты и надежная связь во многом являются залогом успеха при ведении военных действий или специальных операций.
«Павловская муштра имела до некоторой степени положительное воспитательное значение. Она сильно подтянула блестящую, но распущенную армию, особенно же гвардию конца царствования Екатерины. Щеголям и сибаритам, манкировавшим своими обязанностями, смотревшими на службу как на приятную синекуру <…> было дано понять (и почувствовать), что служба есть прежде всего служба. <…> Порядок и „единообразие“ всюду были наведены образцовые. Ослабевшая струна была подтянута… и перетянута. <…> Петровский дуб был срублен. Вместо него на русскую почву пересажена потсдамская осина, и эту осину велено считать и лучше дуба. <…> Русская военная доктрина – цельная и гениальная в своей простоте – была оставлена. <…> С павловских вахтпарадов русская армия пошла тернистым путем через вейротеровскую диспозицию, пфулевскую стратегию и реадовскую неразбериху – к севастопольской Голгофе»[250].
Наиболее серьезным ударом по передовым методам русской тактической и стрелковой подготовки во времена Павла I следует считать введение в 1797 г. нового Устава, разработанного по прусскому образцу. Это было вызвано преклонением императора перед Фридрихом II, хотя прусский Устав к тому времени устарел на 50 лет. Отсутствие системного военного образования и особенно боевой практики привели государя к недооценке передовых военных идей русских полководцев. В числе причин могла быть и сознательная дезинформация со стороны противников России, направленная на подрыв мощи ее армии. Кроме того, Павел стремился к искоренению порядков ненавистного ему предыдущего царствования, что подогревалось интригами придворных. «Из трех назначений петровской гвардии – политического, воспитательного и строевого – оставлено только строевое»[251]. Даже «разбавленная» гатчинцами лейб-гвардия не стала, как это было при Петре I, опорой трона и коллективным помощником государя.
Соответствовавшая климату и удобная для боя военная форма, введенная Г. А. Потемкиным, была упразднена, вместо нее войска одели в тесные мундиры и обувь прусского образца 50-летней давности. Ненавидя Потемкина, говорившего, что завиваться, пудриться и заплетать косу не дело солдат, Павел I восстановил эти абсурдные для армии элементы. Официально телесные наказания были сокращены, но на практике они применялись в отношении не только солдат, но и офицеров, император лично наказывал провинившихся. Реформы Павла I – проводимые слишком радикально и деспотично, не всегда адекватные требованиям времени, – породили крайнее недовольство в среде российской элиты. Серьезное недопонимание государем роли личной службы безопасности (вероятно, в силу завышенного самомнения) позволило заговорщикам в марте 1801 г. успешно осуществить дворцовый переворот.
В 1797 г. были ликвидированы управы благочиния. Это затрудняло розыск лиц, подозреваемых в преступлениях, или беглых преступников, ограничивалось участие общей полиции в мероприятиях по обеспечению государственной безопасности. Тайная экспедиция, которую в 1794 г. возглавил А. С. Макаров[252], своей функции по охране царствующей особы не выполнила. А ведь первый «звонок» для Павла Петровича прозвучал еще в августе 1797 г., когда части гвардии окружили Павловск и были готовы взбунтоваться. Тогда переворот не произошел только по причине отсутствия у гвардейцев лидера, способного немедленно взойти на престол. Павел, несомненно, понимал, что его жизнь находится под угрозой, и решил обезопасить себя, выстроив новую резиденцию – Михайловский замок. В инженерном отношении замок – совершенный специальный объект: он мог выдержать длительную осаду и противостоять артиллерийскому обстрелу. В девять часов вечера на всех больших улицах Петербурга устанавливались заставы, не пропускавшие никого (кроме врачей). Однако опоры в людях, без которых самые прочные укрепления ничего не стоят, император не нашел! Даже генерал-губернатор Петербурга П. А. Пален[253], которому подчинялась столичная полиция и который ежедневно докладывал государю полицейские сводки, принадлежал к заговорщиком.
