- Откуда, Алеша? - обрадованный встречей, жадно расспрашивал я Черникова.
- С Запорожья. Восстанавливаю завод. А в Ялту на отдых послали. Да знаете, Илья Захарович, и самого как-то тянет посмотреть на эти места.
Мы долго разговаривали, вспоминали, смотрели в горы - наши горы! Солнце уже скрылось на западе за горой Могаби, а на востоке в багряных лучах его еще ярко горела вершина Красного Камня.
Вспомнили Митрофана Зинченко. Он трудится и живет в Одессе. О передовом рабочем-электрике Одесского отделения железной дороги, о бывшем партизане-герое с уважением говорят товарищи по труду.
Долго я собирался поехать в Коктебель, к директору винодельческого совхоза Михаилу Андреевичу Македонскому, наконец он сам прислал за мной машину.
Полуторка быстро бежала к Белогорску. Молодая озимая пшеница стелилась ровным зеленым ковром.
От Судака дорога вилась к Щебетовке. Была самая горячая пора уборки фруктов, винограда. Медленно ползли тяжело нагруженные тарпы со спелыми гроздями "каталона", ящики с красным "шафраном". У сараев сушились тысячи шнурометров табачных листьев нового урожая. И на этом участке дорога была вновь отстроена. Скаты шуршали по мелкому гравию.
С перевала дорога свернула к Коктебелю, в виноградники. Плантации были чистые, со свежей шпалерой, вдоль новой изгороди тянулись колючие кусты ожины со спелыми черными гроздями.
Уже смеркалось, когда за поворотом ярко вспыхнули электрические фонари и, утопая в зелени, потянулись дома - мы въехали в Коктебель.
Машина остановилась у массивного здания управления совхоза. В продуманном расположении построек, хорошо разбитых цветниках, залитых электрическим светом, - всюду чувствовалась заботливая хозяйская рука почерк Македонского.
Когда я приехал, Македонский был на закладке новых виноградников. Дожидаясь его, я лег на сено и как-то незаметно уснул.
- Вот он! - сквозь сон услышал я знакомые голоса. Несколько рук схватили меня и поставили на ноги.
- Товарищ начальник четвертого партизанского района! Командование Бахчисарайского отряда в полной боевой готовности продолжает борьбу на мирном фронте, - шутливо доложил Михаил Андреевич. - Смотри-ка, узнаешь?
Тут были и Черный, и Самойленко. Не помню уж, сколько мы проговорили, вспоминали товарищей, и живых и погибших. Я поинтересовался, где румын Жора, с которым мы проводили "мучную операцию".
- До этого года жил в Симферополе, работал парикмахером. Я его частенько встречал, - рассказывал Вася Черный. - С наградами, между прочим, наверно, и во сне не расстается. Весь так и блестит. Я как-то спросил его: "Жора, а как Румыния?" "Еще, - говорит, - подожду. Надо подучиться, как простому человеку счастье строить". А недавно я получил письмо. Он уже в Румынии. Просит совета, как организовать товарищество по совместной обработке земли.
На следующий день Вася Черный уехал в Москву. Оказывается, он учился в высшей партийной школе. Мы с Македонским пошли на виноградники. Шел сбор.
- Самойленко, как думаешь, соберет Брынцева сто девяносто центнеров? - спросил Македонский заведующего первым отделением совхоза, бывшего своего разведчика.
- Двести наверняка соберет, Михаил Андреевич, - успокаивал тот.
Участок лучшей звеньевой Марии Александровны Брынцевой выделялся даже среди образцовых плантаций совхоза. Сильные, рослые кусты, поддерживаемые проволокой, немного отвисли. Тяжелые, едва прикрытые пожелтевшими листьями кисти тянулись к земле. С отдельных кустов снимали более десяти килограммов винограда.
Мария Александровна была женой человека, который в годы Великой Отечественной войны мужественно помогал нам, крымским партизанам. И когда трагический случай привел его в застенки гестапо, он стойко перенес все испытания и унес с собой в могилу партизанскую тайну.
Осталась Мария Александровна с детьми в дырявой хате, с небольшой заросшей усадьбой. Пусто было в доме, пусто и на душе.
- Маня, берись за свою усадьбу, а то пропадешь, - советовали сердобольные соседки.
"Что за работа на этом клочке земли? Нет, нужно большое дело, такое, которое поднимет весь народ, всю страну. Только так я смогу поставить на ноги семью, только так поступил бы мой муж", - думалось ей.
Организовали совхоз, но в нем не было еще ни рабочих, ни нужного опыта, ни машин. Разбитые дома, запущенные дороги, заросшие виноградники.
Однажды ребята Марии Александровны увидели на пороге своего низенького домика Михаила Андреевича Македонского, всполошились, кинулись к старшему - Виктору. Тот рассадил братишек по углам, шмыгнул носом, вытер рукавом табуретку.
- Садись, дядя директор! Мама в Судак ушла, - он повернулся к малышам, которые тоже старались что-то объяснить гостю, и почти по-взрослому прикрикнул: - Тихо!
Ребята замолчали.
Македонский сел, хорошо, тепло улыбнулся и сразу понравился мальчикам. Они по-одному стали приближаться к нему, окружили его. Михаил Андреевич смотрел на их ситцевые рубашонки, на нанковые штаны, на босые ребячьи ноги. Да, бедность. Но почему ему не так уж муторно на душе, почему нет чувства отчаяния?
Глаза, глаза этих малышей. Они светлые, веселые, шаловливые. Кто их сделал такими? Конечно, Мария Александровна - вдова партизана. Домашняя обстановка более чем скромная: стол, крытый клеенкой, кровать аккуратно застланная, занавески марлевые, но накрахмаленные. Все на своем месте, чисто. Видно, ребята приучены и к порядку. Везде чувствуется заботливая рука матери.
Вот и пришла хозяйка - худощавая, с загорелым лицом, обвязанная белым ситцевым платком, сероглазая, с чуть сжатыми упрямыми губами.
Мария Александровна стала рассказывать о своих трудовых делах.
- Работаем все в одной куче, не отличишь, кто по-настоящему, а кто так время отбывает.
- Правильно, не годится, - согласился Македонский и с удовольствием подумал, что Брынцева начала не с жалоб, не с просьб, а с главного - с совхозных дел.
- Была вот в Судаке, у Князевой. Она взяла на себя гектар земли и перед всеми за этот клочок в ответе. Уж так выхаживает, так удобряет любо смотреть. Подумала и я, прикинула. А ведь верно-то поступила Князева. Техники еще нет, людей раз-два и обчелся. Мы, бабы, возьмем по гектару да по-настоящему потрудимся и другим дорожку откроем. Как думаете, товарищ директор?
Михаилу Андреевичу хотелось за всех поблагодарить эту маленькую, но сильную, с характером женщину и от всего сердца крикнуть: "Вы же замечательный человек"!
Вместо этого он спросил:
- Вы одна возьмете гектар виноградника?
- Возьму! Только мой будет гектар, мой. Сгонять будете - не сойду. Три-четыре, а может, и все пять лет он должен быть за мной. Тогда добьюсь от земли нужного.
