class="p1">Не все ли равно, раз они так или иначе всего лишь итальянцы?
Геббельс вообще говорил:
«В Италии есть один великий человек, настоящий римлянин — это Бенито Муссолини. А все остальные — ничуть не лучше цыган».
Примем во внимание, что цыган в Третьем Рейхе отправляли в лагеря уничтожения и что даже и о «римлянине Бенито Муссолини» Йозеф Геббельс говорил столь любезно, скорее всего, только потому, что не хотел противоречить фюреру — и картина получится вполне наглядной: Итальянская Социальная Республика была чем-то вроде кукольного театра.
И Муссолини был в нем такой же марионеткой, как и все прочие.
1 октября 1943 года, в 9.30 утра англо-американские войска вошли в Неаполь. Немцы сдали город без боя — фельдмаршал Альберт Кессельринг посчитал, что его цель — выиграть время для организованного отступления на новые позиции — полностью достигнута.
И фронт действительно стабилизировался, движение союзных войск к Риму остановилось.
Италия оказалась разрезана на две части — Сицилия, Сардиния и южная треть континентальной части страны попали под англо-американскую оккупацию, а северные две трети «итальянского сапога» были оккупированы войсками рейха, теперь уже официально, вплоть до введения так называемых «оккупационных марок».
2 октября 1943 года газета «La Stampa» вышла с фотографиями новых банкнот. Их курс был назначен «согласно распоряжениям германского командования», одна марка стоила 10 лир. Торговаться по поводу сравнительного курса лиры и оккупационной марки было трудно — «покупатели» были обвешаны оружием и при случае вообще забирали все, что им было надо, со словами: «Счет пришлешь Бадольо».
Понятно, что-даже тот скудный товар, что еще имелся в наличии на севере Италии, живо исчез с прилавков.
Но плохо было и на юге. На интендантов союзных войск пали заботы о прокормлении гражданских лиц, а война шла и шла, и порт Неаполя теперь бомбили опять — только уже не английские, а немецкие бомбардировщики. Железные дороги были разрушены так, что однажды в Лукании сильно перегруженный поезд встал в туннеле — и счет задохнувшихся пассажиров шел на сотни.
Воровство приняло совершенно немыслимый размах — со складов крали все, что только можно было сдвинуть с места, угоняли даже нагруженные грузовики, если они следовали без вооруженной охраны, и ходили даже непроверенные слухи, что из порта увели целый пароход.
Барышня в хорошо оборудованном борделе стоила 25 лир, что по официальному курсу составляло 25 центов, а по неофициальному — вряд ли больше 10–15. Девушку на улице можно было «снять» за пару сигарет или за еду — и солдаты американских и английских частей, стоявших в Неаполе, этим широко пользовались. Количество венерических заболеваний в армии стало весомым фактором снижения боеготовности.
Военная администрация билась с коррупцией изо всех сил — и не сказать, чтобы побеждала.
В Неаполе, который стал на какое-то время столицей завоеванной союзниками Италии, американское командование устроило банкеты.
Эти мероприятия обслуживались местными официантами, одетыми в черный бархат с серебряными пуговицами, служившими в самых аристократических семьях юга Италии, и они с ужасом смотрели, как невероятно богатые и могущественные в их глазах люди, генералы американской армии, на пиру в своем кругу довольствовались морковным супом, сваренным на хлорированной воде, и шматом тушенки, положенной сверху на слой кукурузной каши…
Пуританские ценности армии завоевателей так и остались не поняты местным населением…
Генерал Эйзенхауэр дал пресс-конференцию, в ходе которой проницательные репортеры задавали ему вопрос: не хочет ли он баллотироваться в президенты, а какой-то предприимчивай импресарио из Южной Африки предложил несметную сумму за трехнедельный тур в Кейптауне вместе с Муссолини, посаженным в железную клетку.
А 13 октября 1943 года на железнодорожной станции Трами, недалеко от Салерно, состоялась особая церемония — король Виктор Эммануил и маршал Бадольо, стоя перед строем из трех-четырех сотен итальянских солдат, салютовали флагу Королевства Италия.
Они только что объявили войну Германии. Немногочисленная аудитория, мокнувшая под дождем, состояла в основном из местных детишек — англо-американское командование к идее получения таких «союзников» отнеслось холодно. Свары на юге Италии достигли такого градуса, что ни король, ни Бадольо не годились даже на роль политической «ширмы».
В Сицилии вообще выдвинули идею о присоединении острова к США, в качестве 49-го штата.
Отгороженный от всех этих проблем линией фронта, Бенито Муссолини стал понемногу приходить в себя. Германские врачи обследовали его и несколько подлатали. Следов сифилиса они не нашли, рак желудка как диагноз исключили, добавили в рацион больше витаминов и стали колоть что-то стимулирующее — и дуче значительно приободрился.
Вел он себя осторожно — германскому послу мог написать записку с просьбой «уделить 10 минут его драгоценного времени» рассмотрению вопроса, по которому дуче хотелось бы получить благоприятный ответ, и вообще понимал, кто на самом деле правит в Республике Сало.
Мудрено было бы не понять — дуче находился под охраной караула, состоявшего из солдат СС, а их командир лейтенант Ганс Генрих Дикерхофф просто жил на вилле Фель-тринелли, где было размещено все семейство Муссолини.
Переписка дуче проходила германскую военную цензуру, и он, по-видимому, знал об этом.
Рабочий день Бенито Муссолини теперь пунктуально начинался в 8.45 утра и продолжался до 2.30 дня. Потом следовал часовой перерыв, и работа продолжалась до 9.00 вечера. Она состояла в чтении газет, разметке их синим карандашом, а также в написании статей для «Согггеге della Sera» — «Вечерний курьер», в которых разоблачались «происки монархистов».
Особое внимание уделялось разговорам с посетителями.
В число посетителей Муссолини включал и людей из своего окружения, в частности своих немецких врачей. Чисто теоретически он мог выезжать с виллы, но охрана этого очень не рекомендовала, ссылаясь на возможность покушения. Вместо поездок дуче был рекомендован телефон, в чем у охраны имелся и дополнительный плюс в виде полного контроля над всеми разговорами Муссолини с его сотрудниками — он в принципе не мог поговорить ни с кем из них наедине.
Ко всему этому прибавлялись еше и семейные проблемы.
Ракеле Муссолини очень скоро выяснила, что неподалеку от ее виллы поселили и Клару Петаччи. Она жила на вилле, третий этаж которой занимало японское посольство, аккредитованное при Муссолини, и он довольно часто навещал свою подругу. Ее тоже охраняли люди из СС — Гитлер был в курсе дела и полагал, что поскольку Кларетта при Бадольо попала в тюрьму за связь со своим возлюбленным, то дуче, как благородный человек, не может теперь оставить ее совсем одну.
Ну, у Ракеле Муссолини на этот счет имелись свои воззрения,
