Присутствие императрицы — я скоро в этом убедился, к сожалению, — создавало какую-то атмосферу принуждения и неловкости, видимо ощущаемую и самой императрицей. Мы все были веселее и разговорчивее, когда ее с нами не было.
Наиболее красочным из путешественников был, конечно, придворный хирург доктор Гирш. В момент моего назначения ему было под 80 лет; начал он свою службу при Александре II и продержался на протяжении трех царствований. Его познания в области медицины не могли быть очень свежими, и свита смотрела на него слегка снисходительно. Но государыня очень его уважала, и он, так сказать, входил в состав царской семьи. С ним советовались по поводу воспитания детей, ему прощали все его эксцентричности.
Например, он курил сигары без остановки, зажигая новую об окурок предшествующей. Между тем государыня не выносила запаха сигар.
Я слышал, как она однажды сказала Гиршу:
— Отодвиньтесь немного, а то я задохнусь.
— Ваше Величество, я курю сегодня первую и очень маленькую сигару…
— Хороша маленькая сигара… Из-под двери вашего купе шел такой дым, точно подожгли амбар табаку.
Когда Гиршу говорили:
— Никотин — это яд…
…он отвечал:
— Да, яд, но яд медленного действия. Я его принимаю пятьдесят лет подряд, и он еще ничего не смог со мной сделать.
Прислуга приносила чай. Стол был заставлен печеньем и фруктами. Алкоголя не было, но флаг-капитан Нилов не мог обходиться без рому или коньяку, и когда он выходил к чаю, лакей подавал ему соответственную бутылку.
Чай продолжался около часу. Часто государю приносили последние агентские депеши, еще им не просмотренные. Просмотрев их, он передавал листки соседу. Фрейлины при этом в счет не шли, ибо они проявляли полное равнодушие к кускам бумаги этого рода.
После чаю мы возвращались в вагоны: кто читал, кто разговаривал в коридоре.
Обед подавался в 8 часов и продолжался 50 минут. После обеда царь вставал, и мы все ему глубоко кланялись.
К чаю, подававшемуся вечером, царь выходил редко, а царица — никогда. Но чай можно было пить, кто как хотел: или в столовой, или в купе. Определенного часа для этого чая не было, так же как и для утреннего кофе.
На следующий день я пошел в столовую ровно в 8 часов утра. Почти одновременно вошел в вагон и государь. Он мне приказал сесть рядом с ним и спросил:
— Вы всегда так рано встаете?
— Ваше Величество, если бы я вставал позднее, то мне бы пришлось торопиться целый день.
— Вот это правильно. Я тоже встаю очень рано. А вот ваш начальник не имеет этой хорошей привычки. Он едва кончает свой туалет к тому времени, когда подается завтрак.
Я указал, что в Петербурге мой доклад у графа всегда начинается в половине одиннадцатого утра.
— Я его не упрекаю за то, что он долго занимается своим туалетом, что понятно в его годы, — ответил государь, — это прекрасный человек, вам будет приятно работать с ним.
Затем, после паузы:
— Вы служили при нем в полку? Его часто обвиняют в том, что он покровительствует конногвардейцам… Я его понимаю: приятно быть окруженным лицами, которых знаешь, которым можно довериться.
Поезд останавливался на больших станциях. Министр двора заранее давал государю список тех лиц, которые будут допущены на перрон. Царь выходил из вагона в сопровождении свиты и разговаривал с местной администрацией. Губернаторы получали приглашение сесть в вагон и следовать до границы их губернии. Этой же чести удостаивались некоторые военные лица; они делали свои доклады в пути; если надо было переночевать, им отводилось купе в свитском вагоне.
В течение всего путешествия государь работал в своем вагоне. Если выходил в столовую для вечернего чая, то иногда оставался там с членами свиты: устраивалась партия в домино; в случае проигрыша государь посылал лакея за деньгами, так как у него никогда не было денег в карманах. Царь даже мало знал цену деньгам. Вспоминаю по этому поводу инцидент с тройкой в Скерневицах. Лошади понесли, и экипаж остановился только благодаря мужеству казака, который схватил коренника за узду и протащился по земле на довольно длинное расстояние, с явной опасностью для жизни. Государь приказал мне вознаградить казака.
— Дайте ему или золотые часы, или двадцать пять рублей — по его выбору.
Я выдал смельчаку золотые часы и в письменном докладе указал на несоответствие стоимости часов с назначенной государем суммой.
— Это большой пробел в моем образовании, — сказал мне государь смеясь. — Я не знаю, сколько что стоит, мне никогда ни за что не приходится платить деньгами.
ЯХТА ГОСУДАРЯ
Государь особенно любил яхту «Штандарт». Построенная в Дании, она считалась лучшим из судов этого рода во всем мире. Водоизмещение ее было 4500 тонн; окрашена она была в черный цвет, с золотыми украшениями на носу и на корме. «Штандарт» имел высокие мореходные качества и устроен был с большим комфортом. Командовал яхтой контр-адмирал Ломен в качестве флаг-капитана Его Величества. Экипаж боялся его, как самого Господа Бога; Ломен, действительно, был очень требователен, а когда сердился, то становился весьма резок. Ломен утверждал, будто сам государь, находясь на яхте, был ему подчинен.24 Зато вне служебных отношений он был общителен и любезен.
Командовали яхтой капитан 1-го ранга Чагин и старший офицер Саблин. Оба они могли гордиться теми сердечными отношениями, которые у них были с Их Величествами. В письмах, которые государыня отправляла мужу в ставку, постоянно упоминается имя Саблина.
Чагин кончил жизнь трагически — самоубийством. По некоторым сведениям, женщина, с которой он был в связи, оказалась принадлежащей к группе эсеров-террористов. Верно ли это, не знаю.
Как только высочайшие особы поднимались на «Штандарт», каждый из детей получал особого дядьку, то есть матроса, приставленного следить за личной безопасностью ребенка. Дети играли с дядьками, устраивали им разные каверзы, дразнили их… Младшие офицеры «Штандарта» мало-помалу присоединялись к играм великих княжон. Когда те выросли, игры превратились незаметно в ряд флиртов, конечно, вполне безобидных. Слово «флирт» я употребляю не в том вульгарном смысле, который ему теперь дают: офицеров «Штандарта» лучше всего было бы сравнивать с пажами или рыцарями средневековья. Много раз вся эта молодежь потоком проносилась мимо меня, и никогда я не слышал ни одного слова, могущего вызвать нарекания. Во всяком случае, эти офицеры были чудесно вышколены одним из их начальников, который, со своей стороны, считался кавалером государыни.
Надо отметить, что великие княжны — я говорю о том периоде, когда две старшие были вполне взрослыми барышнями, — часто разговаривали как 10–12-летние дети.
