Штурман-бомбардир, расположившийся на мягкой кожаной подушечке, «прикнопленной» прямо к полу впереди пилотов, дремал, привалившись спиной к перегородке. Под ступни его ног, лежавших на каркасе остекления, медленно, как это кажется с высоты в двадцать пять тысяч футов, будто по реке времени, плыло, зеркально отсвечивая, Японское море.
В этом полете, работа у него была не такая уж сложная. Задания разбомбить какую-либо конкретную цель не было, это и делало задачу совсем простой: следовало ввести в прицел поправки на предполагаемые скорость и направление ветра и нажать кнопку сброса бомб, когда окраина города «вплывет» в окуляр прицела.
— До сброса двадцать секунд, — эта фраза была сигналом к передаче управления самолетом штурману-бомбардиру.
Под центропланом распахнулись огромные створки бомбового отсека.
— Самолет твой, — ответил командир, медленно разжимая руки.
— Отпусти штурвал, — и командир убрал совсем ноги с педалей и опустил руки, полностью устранившись от управления самолетом.
— Сброс, — спокойно промолвил бомбардир, не отрываясь от прицела и мягко нажимая кнопку сброса большим пальцем правой руки.
Вслед за этим из бомбового отсека в последовательности, продиктованной центровкой машины, ушли на город пять тонн бомб.
И так с каждого самолета, принявшего участие в этом налете. Суммарная цифра «пятьсот тонн» заставила командира вздрогнуть. Легкий холодок пробежал ознобом по его всему телу: японский город, оставшийся позади, скорее всего перестал существовать.
Но командир тут же устыдился своей слабости. Ведь он мстил японцам за азиатское коварство Перл-Харбора. И в этом чувстве мести японские пилоты, воюющие против него, японские женщины и дети, рабочие японских заводов, японские полицейские и тюремщики, казнившие американских летчиков, попадавших в плен, и даже императорская семья в обобщенный образ врага, в схватке с которым ежедневно гибнет более пяти тысяч американцев.
Теперь самолеты снизились настолько, что командир стянул с себя кислородную маску. Его примеру последовал второй пилот, которому он передал управление самолетом, штурман-навигатор и бортовой инженер.
Второй пилот взял штурвал, окинул взглядом небольшой, оснащенный только приборами пилотирования, пульт и незначительным движением подправил курс самолета.
Они приближались к той точке пространства, над которой штурман-навигатор даст команду на разворот.
«И все же, — думал командир, — почему? Почему они разнесли вдребезги все, что только можно было разнести в этой Японии? Все, кроме трех городов, названия которых даже не фигурировали в перечне запасных целей: Киото, Нагасаки, Хиросима. Ну, хорошо, Хиросима, с ней все ясно. Поговаривают, что оттуда родом мамаша чуть ли не самого генерала Маккартура. А два других города?»
До переучивания на Б-29 командир участвовал в челночных полетах над Германией. На Б-17 «летающих крепостях». Стартуя из Сицилии или Англии и отбомбившись по Германии, они вот так же, сокращая время нахождения над вражеской территорией, со снижением уходили в сторону России, на Полтаву.
Тогда они «утюжили» всю Германию, кроме одного города — города Дрезден. Именно поэтому в Дрезден сбежались немцы со всей Германии.
И однажды, уже в воздухе, экипажам приказали вскрыть один из конвертов, находившихся в кабинах их самолетов. Вынув конверт с нужным номером из кармана на задней стенке кабины и вскрыв его, командир прочел название немецкого города, который становился целью их рейда — Дрезден. И вся армада бомбардировщиков в количестве пятисот самолетов довернула на эту цель. Позже, перед самым переводом на Тихий океан, он узнал, что немцы, будучи не в силах захоронить трупы, складывали их в штабели и сжигали прямо на улицах. Триста тысяч убитых немцев.
— Не такая ли участь ждет и три японских города? — подумал он.
Перед боевыми вылетами с Северного аэродрома острова Тиниан экипажам приходилось еще затемно проходить мимо коттеджа, где на зависть им безмятежно отсыпались летчики из 509-й авиагруппы.
И хотя поговаривали, что в той группе собраны классные пилоты, тем не менее, на боевые задания их не посылали, а летали они в свое удовольствие, как в аэроклубах, в основном по кругам.
Поэтому каждый экипаж, отправлявшийся на боевое задание, считал своим долгом по пути на аэродром запустить по камню в стенку этого коттеджа.
Гул трех моторов, натужно работавших на разных оборотах, временами наслаивался друг на друга, отчего, входя в резонанс, противно визжала какая-то заклепка, а сам гул напоминал лающий звук немецких самолетов.
Внезапно в звуке работавших моторов неуловимо изменилась какая-то нота, командир вопросительно обернулся в сторону пульта бортинженера, и тут же в наушниках прозвучало:
— Температура головок цилиндров обоих внутренних моторов близка к критической!
Решая, что предпринять, командир обратил внимание, что второй пилот смотрит через остекление кабины мимо него, куда-то вдаль, и невольно сам взглянул в том направлении: рядом с левым крылом их самолета летел чужой самолет, летел так близко, что было видно лицо летчика.
Это было настолько неожиданно, что первая мысль: «Японец? Сейчас собьют!» — прошибла тело испариной, но командир тут же узнал «аэрокобру» — истребитель фирмы Белл, один из тех, что Штаты поставляют русским по ленд-лизу. Принадлежность самолета подтверждалась красной пятиконечной звездой в белой окантовке там, где на фюзеляже заканчивалась копоть из выхлопных патрубков мотора, а перед кабиной — россыпью белых звездочек, по числу сбитых самолетов противника и изображением медали; командир видел такие медали еще в Полтаве у некоторых особенно смелых русских летчиков.
Итак, визитная карточка русского была продемонстрирована достаточно убедительно.
А между тем, все небо заполнилось русскими. Некоторые самолеты летели поодаль и казались точками, другие — поближе. Вот появился истребитель сверху, чуть впереди «суперкрепости», еще один пристроился у правого крыла.
А бомбардир и второй пилот показывали все новые и новые самолеты русских.
Русским, видимо, не удавалось выйти на радиочастоту американцев, поэтому, чтобы обратить на себя внимание, самолет слева дал короткую очередь из пушек.
Его боекомплект был основательно сдобрен трассирующими снарядами, заметными даже в солнечном небе. И когда командир приблизил лицо к остеклению кабины, русский махнул рукой вперед, показывая курс.
— В конце концов, русские хоть и обложили бомбардировщик, будто охотники волка, но они союзники Америки, и может быть в этом — спасение экипажа. Самолетов, подобных этому, Америка сделает еще хоть тысячу, а экипаж останется в живых. Если же они попытаются сейчас выйти из-под опеки русских, то вряд ли дотянут до какой-нибудь базы — моторы вот-вот придется остановить, или они загорятся.
