Даниель Арно - Навуходоносор II, царь Вавилонский

Высокое самомнение, безусловно, с самого начала было одной из черт царского характера; об этом свидетельствуют даже наиболее ранние из его текстов: в них он заявляет, что «сведущ во всем». Уже в начале царствования он отказался от помощи табличек предсказателей, доставленных из Вавилона в Ур для выбора великой жрицы. Он счел, что для его планов это лишнее. Набонид лишь сообщил об этом факте, не приводя своих резонов. Но, так или иначе, этот отказ свидетельствует о его самоуверенности в делах, связанных с гаданиями и заклинаниями. В Тейме она, конечно, лишь усилилась. Вначале он считал себя продолжателем дела своих царственных предков, затем же стал называться «скорым посланцем великих богов».

Такое поведение и такая догматика смущали вавилонян своей новизной. Объединять подобных богов и считать их за одного было самым обычным делом для Ближнего Востока, но никто не был обязан следовать ему. Набонид же требовал официально пересмотреть все пантеоны и поставить во главе их одного из многочисленных лунных богов. Для недружелюбных современников объяснение напрашивалось само собой: «Его бог-покровитель оставил его» — потому он якобы и держался так крепко за свои «заблуждения». Так полагали служители Мардука; другие, видимо, разделяли их мнение. Подданные называли новые религиозные представления царя «ветром». Монарх, со своей стороны, был готов к неповиновению и, как сообщает «Памфлет», ответил на него гневом. Харран стал спорить с Вавилоном, храм Сина — с храмом Мардука. В начале царствования у Набонида, вероятно, не было таких намерений; они созрели во время его пребывания в Аравии, но в конце концов царь убедил себя, что желал этого всегда.

Реформа храмового управления стала насущной, как только Набонид взошел на престол. Она была направлена на ослабление жречества по отношению к государю, чтобы затруднить храмам сопротивление налоговым мерам и земельному переделу. Именно этого, несомненно, добивался проводивший ее Валтасар. Установление контроля над храмами способствовало осуществлению политической программы Набонида, хотя первоначально совершалось с иной целью: царь укрепил таким образом свою власть по отношению к стольным городам, где теперь некому было создавать оппозиционное общественное мнение.

Набонид нигде связно не изложил, как он пытался распространить свое учение в Вавилонии и по всей империи. Нам эта кампания религиозной пропаганды известна лишь по разрозненным сообщениям. Мы совсем не знаем, какие меры он осуществлял за пределами Вавилонии, если он там вообще что-либо предпринимал. Автора «Памфлета» в связи с этим кризисом — да и с остальным царствованием Набонида — интересует только «страна Шумера и Аккада». Персидский царь Кир (устами его вавилонского сторонника) после своей победы уверял: его враг поставил в храмах Вавилонии «подражания». Эта формула слишком кратка, а потому неясна. Очевидно, речь шла не о повторениях уже находившихся на своих местах статуй божеств. Может быть, Набонид велел воздвигнуть статуи Сина, скопированные с оригинала, находившегося в Харране? Во всяком случае, насколько мы знаем, он сам никогда не говорил об этом.

Культовая статуя являлась воплощением самого божества. Стало быть, ее облик был как нельзя более важен. В самом начале правления вавилонскому царю пришлось создать новую статую, чтобы поселить ее в восстановленном харранском храме: без нее богослужение не могло возобновиться и постройка храмового здания не имела бы никакого смысла. Это было исполнено еще до отъезда царя в Аравию. Наши источники противоречат друг другу: Набонид, по его собственным словам, основывался на некоей печати «из драгоценной яшмы» с именем Ашшурбанипала, обнаруженной, надо думать, в развалинах здания. Набонид говорит вполне конкретно: «Царь Ассирии Ашшурбанипал задумал и запечатлел образ Сина во славу имени его, печать, на которой написал молитву во славу Сина, и повесил ее на шею Сина, и с давних пор можно видеть ее отпечатки». Иными словами, благодаря этому тексту тождественность бога становилась неоспоримой, а его образ восходил к стародавним временам: если так, сторонники архаизации непременно должны были приписать ему важное значение. Противники царя тоже оставили описание статуи — само собой, возмущенное. Они, бесспорно, могли видеть статую, ведь ее делали в Вавилоне. Текст дошел до нас поврежденным, его содержание — смутно, причем даже в сохранившихся частях мы не можем понять, куда метят негодующие намеки. По ним выходит, что это был не бог, а какое-то нагромождение нелепостей. Но то, что мы знаем, не дает возможности согласиться с критиками. Правда, очернять, а то и лгать в этом случае было легко, потому что законченную статую отослали за 750 километров от столицы и проверить справедливость наветов никто не мог. «Эа всезнающий не мог сделать подобного, ученый Адапа не знал его имени» — к этому в итоге сводится в «Памфлете» критика новой царской инициативы. Фактически вавилонские клирики упрекали творение Набонида в расхождении с вавилонской традицией, в том, что изваяние, как говорили, «неподобно». Этот эпитет то и дело встречается, когда речь идет об уклонении от обычаев религиозной иконографии. К сожалению, писец нигде не уточнил, что конкретно под этим понималось. Рельеф или статуя являлись «подобием». Это было единственным, несколько примитивным правилом эстетики того времени. Ни ассирийцы, ни вавилоняне никогда не нарушали его. Но стелы — единственные произведения монументалистики, дошедшие от Набонида, — тоже банально-классичны, в их художественном замысле никак не проявляется намерение обновить священное искусство. На наш взгляд, резкая критика Набонида поверхностна и не имеет реальных оснований. Что же до статуй бога-луны, то ни одна из них не обнаружена: вероятно, после разгрома вавилонского царя они были уничтожены, не пережив своего заказчика.

Письменные памятники, предназначенные для распространения нового учения, устанавливались также и в храмах. Эти стелы высотой около двух метров вытесывались и ваялись в Харране из местного базальта. Затем их на барках отправляли вниз по Евфрату в стольные города Вавилонии. Над текстом был изображен силуэт стоящего царя, поклоняющегося трем астральным символам: богу-луне и его детям — богу-солнцу и Иштар. К стелам прилагалось письмо Набонида. «Поставь столбы, иссеченные в камне, которые я тебе отправил, там, где за благо рассудишь», — приказал он своему чиновнику в Уруке. Несомненно, такие указания поступили и во все прочие города. Правда, после падения Набонида его враги сразу взялись за систематическую разрушительную работу: персидский царь объявил, что «изгладил имя» и дела побежденного. Но две стелы в Харране завоеватели не низвергли, поскольку они стояли в самом жилище бога и, следовательно, находились под его покровительством. Уничтожить их значило бы совершить недопустимое нечестие перед местным божеством. Зато в Ларсе камень разбили молотом, а потом скрыли от глаз: он служил упором дверной петли у входа в помещение, где жил сын лунного бога — бог-солнце. В Уре стела вовсе не обнаружена, хотя Набонид велел сделать на глине четыре надписи — каждую по крайней мере в трех экземплярах. Две из них происходят из Сиппара, одна — из Ларсы, одна — из Аккада. Они были скопированы с не сохранившихся до нашего времени оригиналов. В них царь докладывал своему богу Сину об успехах «просвещения» в центре и на севере страны.