Это была последняя беседа с этими ренегатами, которые еще прикидывались марксистами. Однако борьба нашей партии, настоящих марксистско-ленинских партий и сами контрреволюционные действия этих ренегатов с каждым днем все больше срывали с них демагогические маски.
Итак, эти попытки не имели никакого успеха, мы ни на йоту не отошли от своей позиции, да и ничего мы не изменили и не смягчили в нашей речи.
Я не стану распространяться о содержании речи, с которой я выступил в Москве от имени нашего Центрального Комитета, ибо она опубликована, а взгляды нашей партии на поставленные нами проблемы теперь уже всемирно известны. Мне хотелось бы лишь указать на то, как прореагировали последователи Хрущева, прослушав наши выпады против их патрона. Гомулка, Деж, Ибаррури, Али Ята, Багдаш и многие другие поднимались на трибуну и соревновались в своем усердии мстить тем, кто «поднял руку на партию-мать». Было и трагично, и смешно смотреть как эти люди, выдававшие себя за политиков и руководителей, у которых «ума палата», поступали как наймиты, как hommes de paille (По-французски: подставные лица.), как заведенные и связанные за кулисами марионетки.
В перерыве между заседаниями ко мне подходит Тодор Живков. У него тряслись губы и подбородок.
— Поговорим, брат, — говорит он мне.
— С кем? — спросил я. — Я выступил, вы слушали, полагаю; вас кто подослал, не Хрущев ли? Мне нечего беседовать с вами, поднимитесь на трибуну и говорите.
Он стал бледным, как полотно и сказал:
— Обязательно поднимусь и дам вам ответ.
Когда мы выходили из Георгиевского зала, чтобы уехать в резиденцию, Антон Югов, у самого верха лестниц взволнованно спросил нас:
— Куда ведет вас этот путь, братья?
— Вас куда ведет путь Хрущева, а мы идем и всегда будем идти по пути Ленина, — ответили мы ему.
Он опустил голову, и мы расстались, не подав ему руку.
После моего выступления, Мехмет Шеху и я покинули резиденцию, в которой разместили нас советские, и поехали в посольство, где мы пробыли все время нашего пребывания в Москве. Когда мы покидали их резиденцию, советский офицер госбезопасности конфиденциально сказал товарищу Хюсни: «Товарищ Энвер правильно поступил, что ушел отсюда, ибо здесь его жизнь была в большой опасности». Хрущевцы были готовы на все, так что мы приняли нужные меры. Мы разослали работников нашего посольства и помощников нашей делегации по магазинам запастись продовольствием. Когда настало время нашего отъезда, мы отказались отправиться на самолете, ибо «несчастный случай» мог легче произойти. Хюсни и Рамиз остались еще в Москве, они должны были подписать заявление, тогда как мы с Мехметом Шеху поездом уехали из Советского Союза, совершенно не принимая пищи от их рук. Мы прибыли в Австрию, а оттуда поездом через Италию доехали до Бари, потом на нашем самолете вернулись в Тирану живы-здоровы и пошли прямо на прием, устроенный по случаю праздников 28–29 ноября. Наша радость была велика, ибо задачу, возложенную на нас партией, мы выполнили успешно, с марксистско-ленинской решимостью. К тому же и приглашенные, товарищи по оружию, рабочие, офицеры, кооперативисты, мужчины и женщины, стар и млад — все были охвачены энтузиазмом и демонстрировали тесное единство, как всегда, и тем более в эти трудные дни.
Хрущев и все его последователи прилагали много усилий к тому, чтобы в принятом документе международного характера была отражена вся линия хрущевских ревизионистов, искажавшая основные положения марксизма-ленинизма о природе империализма, о революции, мирном сосуществовании и т. д. Однако делегации нашей партии и Коммунистической партии Китая решительно выступили в комиссии против этих извращений и осудили их. Мы добились исправления многих положений, многие тезисы ревизионистов были отвергнуты, а многие другие были переформулированы правильно, покуда не получился окончательный документ, который был принят всеми участниками Совещания.
Хрущевцы вынуждены были принять этот документ, но Хрущев заранее заявил о нем, что «Документ явился компромиссом, и компромиссам не суждено долго жить». Было очевидно, что Хрущев сам нарушит Заявление московского Совещания и обвинит нас в том, будто это мы нарушали установки и решения этого Совещания.
И после московского Совещания наши отношения с Советским Союзом и с московскими ревизионистами продолжали ухудшаться, покуда последние полностью не порвали эти отношения в одностороннем порядке.
На последней встрече, которую 25 ноября имели в Москве с Хюсни и другими членами нашей делегации, Микоян, Косыгин и Козлов открыто прибегли к угрозам. Микоян сказал им: «Вы и дня не можете прожить без экономической помощи с нашей стороны и со стороны других стран лагеря социализма». «Мы готовы затянуть ремень, питаться травой, — ответили им Хюсни и остальные товарищи, — но вам не подчинимся; вам не поставить нас на колени». Ревизионисты полагали, что искренняя любовь нашей партии и нашего народа к Советскому Союзу сыграет роль в пользу ревизионистов Москвы, они надеялись, что наши многочисленные кадры, которые учились в Советском Союзе, превратятся в сплоченный раскольнический блок в партии против руководства. Эту мысль Микоян высказал словами: «Когда Партия Труда узнает о вашем поведении, она встанет против вас». «Просим вас присутствовать на каком-либо из собраний в нашей партии, когда мы будем обсуждать эти проблемы, — сказали ему члены нашей делегации, — и вы увидите, каково единство нашей партии, какова ее сплоченность вокруг своего руководства».
Ревизионисты угрожали нам не только на словах. Они перешли к действию. Саботажническая деятельность Москвы и ее специалистов в экономической области шла по восходящей линии.
Стальное единство нашей партии и нашего народа. Советские хотят захватить Влерскую базу. Напряженное положение на базе. Адмирал Касатояов уходит, поджав хвост. Враги мечтают об изменениях в нашем руководстве. IV съезд АПТ. Поспелов и Андропов в Тиране. Заслуженная отповедь греческому и чехословацкому делегатам-провокаторам. Провал миссии посланцев Хрущева в Тиране. Зачем нас снова «приглашают» в Москву?! Публичные нападки Хрущева против АПТ на XXII съезде КПСС Окончательный разрыв: в декабре 1961 г. Хрущев порывает дипломатические отношения с Народной Республикой Албанией.
Вся партия и весь народ были поставлены в известность о происходивших событиях и о положении, сложившемся особенно после московского Совещания. Мы знали, что нападки, провокации и шантаж станут усиливаться и интенсифицироваться как никогда раньше; мы были уверены, что Хрущев изольет свой гнев на нас, на нашу партию и на наш народ, с тем чтобы поставить нас на колени при помощи мощных средств. Партии и народу мы говорили, положа руку на сердце, объяснили им все, что произошло, разъяснили им опасную деятельность хрущевских ревизионистов. Как всегда, партия и народ проявили свою высокую зрелость, свой блестящий революционный патриотизм, свою любовь и верность Центральному Комитету партии, правильной линии, которой мы всегда придерживались. Они глубоко осознали трудные ситуации, которые мы переживали, поэтому до максимума напрягали свои нервы и свою энергию, полностью мобилизовали свои силы, в результате еще больше закалилось наше единство, и советские ревизионисты оказались перед каменной стеной. 1961 года явился годом суровых испытаний. Везде, на каждом секторе хладнокровно и решительно отражались провокации, инсинуации и саботажнические действия хрущевцев, которые провалились во всем. Москва, а вслед за ней все столицы ее сателлитов начали оказывать на нас экономическое давление. Ревизионисты сначала, в виде серьезного давления, приостановили все заключенные контракты и соглашения, с тем, чтобы затем разорвать их подобно гитлеровцам. Они стали отзывать специалистов, рассчитывая на то, что у нас все застрянет. Но они грубо ошиблись.
