Для Силлы добродушие Старра казалось очевидным даже тогда, когда Старки случайно поселились в бунгало на территории того же гостиничного комплекса в Антибе, где разместились Блэки. Когда Силла с мужем и ребенком в коляске вышли подышать свежим воздухом, Старр выскочил из–за скалы и зарычал как лев. Эта беззлобная выходка послужила началом совместного приятного отдыха двух семей. Единственная печальная нота прозвучала во время прощального ужина, который Старки устроили в честь Блэков. После того как Ринго отверг экзотические блюда, которые были в меню, французский официант принес заказанную им яичницу и — как понял повар — хрустящий картофель (чипсы). Никто из сидящих за столом не смог удержать Старра, разгоряченного шампанским «Дом Периньон», когда тот с бранью набросился на менеджера отеля, обвиняя его в том, что он «испортил последний вечер моих друзей в Антибе».
Помня печальный опыт в Антибе, Старр старательно объяснял судовому коку, что со всеми блюдами подается «'pommes frittes (жареный картофель — фр.), а не чипсы, потому что в вашем языке слово chips обозначает то же, что и в нашем crisps (чипсы — англ.)», когда Блэки и Харрисоны были среди гостей на SS Marala, роскошной яхте с подлинными произведениями искусства на стенах, которую Ринго нанял в 1971 году на все время Каннского кинофестиваля. Как когда–то во время морского путешествия у Ринго родилась идея «Octopus's Garden», так и на этот раз они с Джорджем сочинили песню «Photograph»; по словам Силлы, «каждый из тех, кто был на борту, внес в нее свой маленький вклад». Несколько месяцев спустя Ринго предложил свой новый опус, «Back off Boogaloo», когда Силла выбирала материал для очередного сингла. Ей больше нравилась «Photograph», но на ее просьбу подарить ей демопленку с этой песней Ринго ответил:
«Ну уж нет, эта вещица слишком хороша для тебя. Я оставлю ее себе».
С теми артистами, которых он не знал слишком близко, Старр мог обходиться еще более грубо; особенно это касалось современных кумиров молодежи, таких, как «The Osmonds», «Jackson Five», «Bay City Rollers» и «этого дровосека» Дэвида Кэссиди. Хотя «Роллермания» на несколько месяцев охватила в основном девиц школьного возраста, ни один из этих неоперившихся новичков даже отдаленно не напоминал «новых «The Beatles»» и «нового Элви», однако пренебрежительное отношение Старра к ним, как к «группам, абсолютно лишенным таланта», было неоправданным. Под давлением он признался, что слушает «Jackson Five» из–за маленького солиста Майкла («…единственный ребенок, который мне нравится в этом отношении. Как правило, ребенок, участвующий в шоу, получает большинство аплодисментов: «Ах, он такой маленький, а вышел на сцену и спел эту песню!» Чушь собачья»).
В первые годы после распада ливерпульского квартета Старр стал грубым и заметно увеличил дозы алкоголя. Он тяжелее всех перенес события 1970 года и дольше, чем остальные экс–битлы, «продолжал надеяться, что мы когда–нибудь еще выступим вместе. Возможно, все из–за моего природного оптимизма». Он надеялся, что, если это случится, «ни один из битлов не будет доминировать над другим». Ходили слухи, что без Маккартни, который стал для группы «ложкой дегтя в бочке меда», Леннон, Старр и Харрисон соберутся вместе, а в качестве басиста возьмут к себе Клауса Формана, назвавшись «The Ladders».
Когда Мик Джаггер пригласил Старра и Маккартни на свое бракосочетание в Сан–Тропе в мае 1971 года, Ринго предпринял неловкую попытку заговорить с Полом, с которым они не виделись с тех пор, как семейство Маккартни покинуло Лондон и обосновалось на ферме в Шотландии вскоре после скандала на Кавендиш–авеню. Две недели спустя Старр получил от своего старого приятеля копию его второго постбитловского альбома. Такой же скупой, как и сам Маккартни, «Ram», по мнению Ринго, даже не был «достоин обсуждения. У меня сложилось впечатление, что Пол решил признать, что он больше не умеет писать красивые мелодии. Он меня здорово разочаровал».
Еще более резкой была оценка Джона, который считал, что его бывший коллега занимается «полной ерундой». Если раньше Ринго беспомощно наблюдал, как два лидера «The Beatles» поливают друг друга грязью в присутствии прессы, то теперь он безоговорочно принял сторону Джона; причиной этому был, во–первых, сам Маккартни, который с каждым днем удалялся от него как в личном, так и в профессиональном плане, а во–вторых, предложение Леннона играть с ним, ведь «…мы играли вместе столько лет, что Ринго подходит мне идеально». Действительно, Старр был идеальным барабанщиком для того, чтобы поддерживать простенький ритм на «его и ее» альбомах группы «Plastic Ono Band», которые явились результатом прохождения Леннонами курса терапии «первородного крика» под руководством американского психоаналитика доктора Артура Янова. «Там не было не одного настоящего хита», — таково было весьма необдуманное заключение Старра по поводу нового творения Леннона, с его смелыми исповедями (в «Mother», «Isolation» и др.), отречением от прежних идеалов и героев (особенно в «God») и отождествлением себя с героем рабочего класса — в «Working Class Hero», песне без ударных, которую запретила Би–би–си из–за наличия в ней ненормативной лексики. Преданный Ринго и на этот раз был «на высоте»: «сидишь с людьми, и они матерятся через слово, и ты думаешь: «О Господи, когда же это прекратится!», а иной раз слушаешь ругань и понимаешь, что это такие же слова, как и все остальные. Так было и в случае с этим альбомом».
Каким бы серьезным ни был выпущенный альбом, период его записи был гораздо веселее, чем любая из сессий на Эбби–роуд, и более передавал дух Mersey Beat, чем претендовавший на это «Let It Be»; Форман и Старр инстинктивно реагировали каждый раз, когда гитарист Леннон решал «разогреться» — как всегда, с помощью древних полузабытых рокерских хитов эпохи Cavern. На некоторых бутлегах Лен–нона можно услышать, как Джон настойчиво требует от Ринго зарядить «Honey Don't» или «Matchbox».
Какие бы авангардные перемены ни привносили ее импровизации, даже самый тупоголовый фэн не ожидал от Йоко возвращения битловской магии. Ее музыкальная подготовка никак не соответствовала уровню тех, кто с ней играл, а хаотичный джем на ее альбоме «Plastic Ono Band» и последовавший за ним «Fly» редко когда подчинялись четырехчастному тактовому размеру и механически заученным последовательностям аккордов. Столь же предсказуемыми были бессловесные оргастические стоны и «козлиные» вибрато в «OK Yoni» — по крайней мере, так утверждал один из памфлетов, напечатанных в Private Eye, — напоминавшие джазовую трубу, завывающую на фоне ровного ритма, который терпеливо выдавал Старр.
