К вечеру следующего дня в районе нашего аэродрома погода стала лучше. Лететь было необходимо. Я порекомендовал Владимиру Ярошевичу после взлета использовать хорошую погоду над аэродромом и сразу же попытаться выйти за облака. Так он и сделал. На высоте 2500 метров ему удалось пробиться к уже заходящему солнцу. Самолет лег на западный курс. После пролета линии фронта восточнее Перемышля появились разрывы в облаках. Пора было определить свое место. Хотя самолет находился над территорией, занятой врагом, надо было снижаться. Ярошевич выпустил шасси н закрылки и в большое «окно» в облаках под крутым углом пошел к земле. На высоте 200 метров вышли под облачность, а затем спустились к землю еще ниже и почти на бреющем пошли к цели. Павел Шидловский точно вывел самолет в нужную точку, рядом с ней проходили две дороги, по которым шли на восток колонны автомашин с включенными фарами.
Посоветовавшись, старший группы решил прыгать с высоты 250 метров – выше подняться не позволяла нижняя граница облаков. С такой высоты даже опытным парашютистам прыгать небезопасно, но другого выхода не было. Двенадцать человек почти одновременно вместе с грузом выбросились в обе двери правого и левого бортов. Такой прыжок уменьшал риск привлечь внимание противника.
Самолет Ярошевича на рассвете благополучно вернулся с задания. Его доклад нас не порадовал. Мы опасались, что парашютисты, прыгая с такой малой высоты, могли получить тяжелые травмы, да и место, заданное для десантирования, было очень уж людным.
Все мы – командиры и члены экипажа Ярошевича – несмотря на трудно проведенную ночь, не ложились спать, нервничали, ожидая сообщения от выброшенной группы. За завтраком экипаж отказался от ста граммов, положенных за боевой вылет.
Какова же была наша радость, когда в три часа дня мы получили сообщение: «Все живы, здоровы, приземлились точно в назначенном месте, приступаем к выполнению поставленной задачи».
И тогда все мы, и те, кому они были положены и кому не положены, выпили по сто граммов за отважных парашютистов, пожелали им, идущим сейчас в горах Чехословакии, успехов в их опасной, но очень важной работе.
21 марта 1-я и 4-я танковые армии 1-го Украинского фронта, измотав противника в оборонительных боях у Тернополя и Проскурово, возобновили наступление и, быстро продвигаясь вперед, в последних числах месяца освободили Черновцы и Каменец-Подольский. Войска фронта шли на запад так стремительно, что в их тылах оставались не добитые и не плененные вражеские подразделения. Эти так называемые «кочующие» группы двигались вслед за нашими наступающими войсками. На своем пути они нападали на небольшие гарнизоны, грабили местных жителей, Жгли населенные пункты.
Не знаю, кто порекомендовал командованию фронта возложить задачу уничтожения этих «кочующих» групп с воздуха в ночное время на наш полк. И несмотря на то, что многие наши экипажи, перевозя войскам горючее и боеприпасы, систематически налетывали в день по 12-14 часов, на самолетах было демонтировано бомбардировочное вооружение, а на аэродроме в Судилкове не было бомб и необходимых средств обеспечения ночных полетов, несмотря на то, что никто в штабах фронта и воздушной армии не знал, где, в каком месте в данное время находятся эти группы и где они будут находиться к назначенному экипажам времени удара и кто и какими световыми сигналами обозначит их местонахождение, – несмотря на все это полку было прикачано уничтожить бомбовыми ударами оставшиеся в нашем тылу немецкие подразделения.
Легко сказать – «уничтожить»! А как их найти! И где гарантия, что, нанося удары вслепую, в ночное время, мы не разбомбим собственных мирных жителей?!
Я был в затруднении.
Командующий 2-й воздушной армией генерал С. А Красовский, к которому я дважды обращался за помощью и советом по поводу этого практически невыполнимого задания, отвечал, что это распоряжение свыше и он отменить его не может.
Кончилось все это тем, что меня вызвали к командующему фронтом Маршалу Советского Союза Г. К. Жукову.
Разговор с Жуковым поначалу был очень тяжелым. Однако, поскольку терять мне, как я считал, было нечего, я твердо доложил маршалу о тех трудностях и обстоятельствах, из-за которых выполнить поставленную задачу полк не в состояния, и попросил его снять ее с нашего полка либо распорядиться о создании условий, при которых это задание мы сможем выполнить.
Тон командующего фронтом к концу моих объяснений изменился, он стал разговаривать со мной более спокойно, потом взял телефонную трубку и коротко, твердо приказал начальнику штаба фронта принять меня, выслушать и разобраться в этом вопросе.
Отпуская меня, он вежливо попрощался.
В кабинете начальника штаба фронта находился командующий ВВС Главный маршал авиации А. А. Новиков. Здесь, уже в спокойной обстановке, я более обстоятельно доложил все причины, по которым невозможно выполнить поставленную полку задачу. А чтобы не подумали, что мы ищем «легкой жизни», назвал цифры, характеризующие боевую работу полка. Цифры были внушительными, К тому времени полк совершил на Украине более 700 самолето-вылетов, перевез передовым войскам около 1500 тонн горючего и боеприпасов, вывез в тыл около 2000 раненых. И заодно уж я пожаловался командующему ВВС на то, что, в то время как полк находится в оперативном подчинении начальника тыла фронта, штаб воздушной армии ставит перед нами по меньшей мере странные задачи, например разведку воздушной обстановки за линией фронта в совершенно безоблачную погоду – и это на Ли-2, сугубо транспортно-пассажирском самолете…
Ехал я из Словут, где размещался тогда штаб фронта, с тяжелыми думами, полагая, что все это плохо кончится для меня. Приехав в штаб полка и сославшись на нездоровье, попросил Петра Михайловича Засорина распоряжаться в этот день без меня и отправился к себе на квартиру…
Проснулся глубокой ночью от сотрясавшей всю избу стрельбы зенитных батарей. Натянув сапоги, выскочил во двор. С неба лился белый мерцающий свет, над головой висели догорающие немецкие светящиеся бомбы. Было так светло-хоть иголки собирай. Я с тревогой посмотрел в сторону аэродрома – нет, бомбили не его. Северо-западнее, в районе железнодорожной станции Шепетовка, вспыхивали зарницы от разрывов авиабомб и виден был большой пожар.
Ни на следующий день, ни позже заданий на бомбардировку «кочующих» вражеских групп нам больше не давали. Работать стало спокойнее, хотя боевая обстановка оставалась прежней.
3 мая на аэродром в Коломыю успело слетать 14 самолетов. Они перевезли с аэродромов Проскурово и Судилково 20 тонн боеприпасов и вооружения. Обратным рейсом вывезли из Коломыи 176 раненых. В районе Коломыи на маршруте наши экипажи вели воздушные бои с истребителями Ме-109. Самолет, которым командовал лейтенант Петр Фоменко, а штурманом на нем летел Павел Шидловский, при подходе к аэродрому Коломыя был несколько раз атакован истребителем противника. Фоменко снизился до высоты 5 метров, чтобы не дать истребителю зайти снизу. Стрелок Сергей Береговой и радист Александр Гурняк из турельного и бортового пулеметов отстреливались, не подпуская «мессершмитт» близко.
