Из этого дополнительного секретного соглашения следовало, что, в случае конфликта, Польша должна быть вновь разделена, по крайней мере, на сферы интересов, что бы под этим ни понималось. Эти намерения Советского Союза и Германского рейха были, таким образом, Рузвельту и британскому правительству известны. Но ни Рузвельт, ни Чемберлен не сочли нужным сообщить о них польскому правительству, то есть правительству страны, которой они непосредственно касались. Не исключено, что смертельная опасность, возникавшая для Польши в результате германо-русского соглашения, побудила бы польское правительство к переговорам и, возможно, к уступкам. Напротив, сообщения никому не известного заговорщика, обещавшего военный переворот, британское правительство направило в Варшаву незамедлительно. Удивительно также, что и Герварт не предоставил свою информацию о германо-русском договоре полякам. Это явилось бы, вероятно, — от дипломата, вообще говоря, можно ожидать, что он это понимает, — самым верным способом предотвратить войну; а ведь Герварт оправдывал свои действия этим мотивом.
Итак, ни с британской, ни с американской стороны не имелось ни малейшей заинтересованности в мирном урегулировании польского кризиса. Этот «кризис» возник не оттого, что Гитлер пожелал «развязать» войну, а оттого, что на карту были поставлены важные национальные и, поскольку это касалось немецкого населения в Польше, не менее значимые гуманитарные вопросы. Для конспирации речь шла не о том, чтобы избежать войны, напротив, заговорщики хотели ее вызвать, чтобы реализовать свои цели. Разве не Кордт назвал мирное решение судетской проблемы в Мюнхене «не самым лучшим решением», понимая под «наилучшим» решением начало войны?[268]
И все же остается открытым вопрос, почему Англия не форсировала соглашение между Польшей и Германией настойчивей. Что могла выиграть Британская империя от возобновления вооруженного конфликта с Германией? Уже Первая мировая война обошлась Великобритании в потерю ее мирового господства. Соединенные Штаты, однако, и Япония, и Россия являлись в то время благодаря их размерам, геополитической ситуации и, за исключением Японии, благодаря их широкой сырьевой базе набиравшими силу державами. Стоит постоянно иметь перед глазами, что Германия, по причинам географического положения и нехватки ресурсов, была слабейшей державой в этом кругу. Однако Британская империя полагала за должное обратиться как раз против этой державы, несмотря на опыт Первой мировой войны и, прежде всего, при полном игнорировании немецких предложений долговременного сотрудничества, которые, начиная с 1933 года, неоднократно делались Лондону германским руководством.
Тогдашняя английская политика высказалась против решения, созвучного времени, предпочтя многовековую политику жесткого «европейского баланса сил», как ее понимали Форин офис, сэр Айра Кроу и его духовный наследник Ванситтарт. «Дилемма» британского руководства состояла поэтому в большой вероятности возобновления с рейхом вооруженного конфликта не на жизнь, а на смерть. Тем самым Empire в очередной раз ставила на карту свою глобальную позицию. Сила Германии была еще свежа в памяти по Первой мировой войне. Она в особенности и оправдывала страх Англии перед сильнейшей континентальной державой.
Компенсирующего веса Советского Союза, в значительной степени релятивировавшего мощь Германского рейха и оставлявшего Британии, вместе с ее «континентальной шпагой» Францией, выбор встать на ту или иную сторону, не видели или не хотели видеть. Британская «дилемма» являлась, следовательно, доморощенным продуктом, однако британскому правительству она представлялась подлинной. В одном отношении история эту дилемму, как она виделась английскому руководству, подтвердила: в итоге получилось как раз то, чего оно опасалось. Английским «государственным мужам» первой половины XX века «удалось» то, что их мудрые предшественники смогли с большим успехом предотвращать в течение трех с лишком столетий, а именно превратить Англию политически в, по глобальным меркам, — небольшой, расположенный перед континентом остров, более-менее зависимый от Европы, после того, как Соединенные Штаты Америки заняли прежнее положение империи в качестве ведущей мировой державы.
Начиная с 1938 года британцам представлялось, по видимости, «патентованное решение», призванное освободить их от вышеописанной дилеммы. Этим «патентованным решением» явилось предложение немецкой конспирации свергнуть Гитлера с помощью военного переворота. Не требуется избытка воображения, чтобы представить, что путч военных в начале войны значительно ослабил бы рейх. Он не был бы в обозримом будущем способен к серьезным внешнеполитическим акциям.
Как раз умеренные требования Гитлера к Польше таили опасность того, что Польша могла бы, в конечном итоге, прийти к соглашению с Гитлером. Здесь ключ к непонятной политике Польши и британского правительства. Великобритания и Франция объявили Германии войну в тот момент, когда германской внешней политике удалось — через установление взаимопонимания с Россией — достичь благоприятнейшей констелляции, какую только и можно было представить после того, как западные державы отказались от соглашения с рейхом.
Британское правительство шло на риск войны в надежде, что немецкий заговор в конечном счете устранит для него этот риск и, свергнув Гитлера, ослабит тем самым усилившийся рейх решающим образом. Так Британия восстановит свое тесное европейское равновесие — вопреки глобальному смещению соотношения сил.
В 1938 году этот риск для Англии был еще слишком велик, она недостаточно далеко продвинулась со своим вооружением, чтобы пойти на него[269]. Лукасевич, польский посол в Париже, написал в отчете польскому министру иностранных дел 29 марта 1939 года:
«(…) что конечной целью действий (Англии) является не мир, но вызов переворота в Германии»[270].
Хендерсон, однако, не верил в «патентованное решение» переворота, чтобы устранить британскую дилемму, и он оказался прав! Из британских документов следует, насколько интенсивно британское правительство включало, по всей очевидности, переворот в свои расчеты. Уже после тайного посещения Ванситтарта Клейстом-Шменцином в 1938 году Хендерсон предостерег на совещании с Чемберленом, Галифаксом, Саймоном, Ванситтартом и Уилсоном против возлагания больших надежд на внутреннюю немецкую оппозицию[271]. Британский посол сообщает в феврале 1939 года Галифаксу:
