жил в юности. Короче, одно за другое, и мы придумали новаторский способ презентовать нашу новаторскую музыку – буквально в металлической коробке.
Отличной идеей было выпустить все эти длинные треки на трех 12-дюймовых пластинках на 45 оборотов, однако почти весь наш бюджет на Metal Box ушел на экстравагантную упаковку. Мы потратили на металлические футляры для кинопленки больше, чем на саму запись, и Virgin не оплачивала этих расходов – все легло на наши плечи.
Сами металлические коробки оказались крайне неудобными. То, что мы получили в итоге, было похоже на два сложенных вместе круглых подноса для пирожных. Они очень сложно открывались, и достать пластинки было невозможно. Однако это выглядело вполне уместно, потому что то, что предлагалось слушателю, могло быть истолковано как очень неприятное – словно специально задумано для тех покупателей, которые были готовы приложить немного усилий. К тому же, когда вам все-таки удавалось добраться до содержимого, бас был настолько глубоким, что выбивал иглу с пластинки. Мы оказались немного впереди хай-фай-оборудования той эпохи.
Когда альбом Metal Box вышел в ноябре 1979 г., он получил хорошие отзывы критиков, но я доверяю им еще меньше, чем плохим. Первую партию пластинок раскупили сразу, однако влияние альбома с годами только росло и росло. В интервью я описывал Metal Box как «музыку настроения» – понимая, что это обязательно заденет за живое.
Давать концерты в это время было невозможно. В сентябре 1979 г. мы были хедлайнерами крытого фестиваля в Лидсе под названием «Футурама» – настоящий концерт-катастрофа. Все было организовано из рук вон плохо, и нас это очень разозлило. На подступах к помещению, где проходил фестиваль, собралась кучка парней, одетых в нацистскую униформу, которые зиговали и раздавали публикации Национального фронта. Что? Это абсолютно неприемлемо. Не было никакой охраны – полная противоположность всевластию секьюрити, поэтому люди просто бродили вокруг и отключали любое оборудование, которое им нравилось. Выступая на сцене, ты понимал, что из раздевалки могут что-то украсть, поэтому постоянно одним глазом следил за дальним концом коридора. Глупый, идиотский, ненужный хаос. Слава богу, что есть такие друзья, как Рэмбо, которые пришли на помощь, внимательно следили за происходящим и останавливали людей, занимавшихся всяким непотребством.
Отключение оборудования было в те дни штукой очень массовой и популярной – люди выбегали на сцену и направлялись прямо к кабелям электропроводки или типа того, просто чтобы попытаться отключить питание, и видели в этом достижение. И занималась этим совсем не та публика, которую можно было бы назвать фанами или людьми, увлеченными музыкой. Нет, это были группировки по типу банд футбольных фанатов, которые специально приходили на концерт и пытались его сорвать. Особенно если ты отправлялся с гастролями на север, а сам – с юга. Ага – попался! Такова была их психология. Требовалось много храбрости, чтобы стоять на сцене и сопротивляться, не прибегая к насилию. Вы должны понимать психику аудитории и полностью контролировать свои действия в подобных ситуациях.
Люди хотели, чтобы я был плохим парнем, но они же хотели меня за это проучить. Это были две стороны враждебности. Большая проблема, потому что каждый раз, выходя на сцену, ты оказывался окружен всеми этими доисторическими монстрами, которые жаждали утащить тебя обратно в прошлое. И так будет всегда, когда ты сознательно встаешь на путь обучения и просвещения. Я воспринимал подобную ситуацию вполне себе весело, хотя бы потому, что рано или поздно те люди, которые сперва выступали против тебя из-за отличия от привычных клише, в конце концов просекали фишку. Потребовались годы, чтобы понять первый альбом PiL и Metal Box. К тому времени у меня уже было в запасе два-три альбома, и, конечно же, именно тех, которых они не понимали, так что я всегда на три, четыре или пять альбомов опережал кривую обучения.
На этих концертах случались проблемы, но для меня всегда существовали смягчающие обстоятельства, которые обычно не учитываются. На рубеже 1980-х гг. Британия стабильно находилась в состоянии катастрофы, с бесконечными забастовками, беспорядками, футбольным насилием и всем прочим. Очень жестокое время, и все команды на своих концертах сталкивались с этой ситуацией. Однако некоторым газетам оказалось очень удобно повесить все на меня, нанеся тем самым большой ущерб группе. Многие промоутеры отказывались иметь с нами дело, потому что полагали, будто раздутые в прессе сообщения о подобных инцидентах создадут в будущем еще больше проблем.
Все всегда упирается в промоутеров, потому что именно они поднимают деньги, но только если понимают, что за тобой стоит должным образом обеспеченная поддержка лейбла. И это очень серьезно влияет на концерты. Если бы звукозаписывающая компания поддерживала то, что ты задумал, никаких экономических проблем с промоутерами вообще бы не возникло. Неожиданно, прежде чем выйти на сцену, мы столкнулись с необходимостью подписывать все эти страховые условия, давая нелепые гарантии, будто каким-то образом, если мы согласимся с написанным, мы автоматически считаемся потенциальными организаторами любых беспорядков, которые могут произойти, – подписанная тобой бумага, будто ты приложишь все усилия, чтобы не вызвать волнений, подразумевает, что это в принципе в твоих руках. Господи, да поймите вы, что я не могу отвечать за то, что делает масса людей, я отвечаю только за то, что делаю сам.
Очень быстро мы оказались более или менее изгнаны из Британии. Невозможность давать концерты – опять! – отнимала у нас жизненную силу. Это вело к разнообразным сильным антагонистическим конфликтам, обычно сфокусированным – опять! – на «Я хочу больше денег!». Да и чего еще хотеть, когда больше нечего делать? Это вполне понятная человеческая реакция на разочарование, которая становится главным камнем преткновения и яблоком раздора. Неприятности растут как снежный ком, и вскоре их уже очень трудно контролировать. Подобное и вызывает раскол в группе.
Так что к тому времени, когда в апреле 1980 г. мы отправились в свое первое американское турне, PiL пребывали в довольно плачевном состоянии. Мне практически было нечего надеть, но я узнал, что Уоббл использовал моего приятеля Кенни Макдональда, чтобы сшить себе костюмы, за которые, как мне стало известно позднее, заплатил PiL. Я разговорился с Кенни совершенно случайно, прямо накануне отъезда в аэропорт. Итак, мы добрались до отеля, Уоббл открыл свой чемодан, и я первым делом заявил: «Отлично, я беру это, потому что я за них заплатил!» В любом случае я всегда придерживался «комбинированного» подхода к одежде: мой чемодан был открыт для всех, с кем я работал. Уоббл ничего не сказал, но я понял, что он затаил обиду. Ему не следовало использовать моих приятелей, чтобы пошить себе одежду, не сказав мне об этом, и оплачивать ее
