Гарибальди в тюрьме, дело итальянского единства не окончено, Каморра сильна, как никогда, и Александр просит Василия собрать багаж. В начале марта 1864-го он возвращается в Париж, везя с собой свой шедевр «Сан-Феличе» и истеричную певицу по имени Гордоза.
УТОЛЕНИЕ ГОЛОДА
(1864–1870)
— Ба! Люди, подобные нам, господин маршал, — сказал Арамис, — умирают, лишь полностью насытившись радостью и славой!
— Ах! — отвечал Д’Артаньян с печальной улыбкой, — все дело в том, что у меня больше нет аппетита, господин герцог.
«Сан-Феличе» и его продолжение «Эмма Лионна» — огромный роман в три тысячи страниц, публикация которого началась как будто бы в 1863 году в «l’Indipendente», до того как он стал выходить по-французски в «la Presse». Александр закончит его лишь в феврале 1865, но с самого начала он предчувствует, что работает над очень значительной книгой, не уступающей его другим шедеврам. И дабы не испортить в спешке, он даже решает ее перечитать, чего с ним давно уже не случалось. «Поддержи меня беседой о «Сан-Феличе», — пишет он в январе 1864 сыну, предварительно послав ему первый том[163]. — Я ввязался в это дело, подобно Атласу, взгромоздившему себе на спину целый мир, но у Атласа было оправдание: ему этот мир навязали, я же сделал это по собственной воле.
Скажи Готье, что для него, и только для него одного, я делаю то, чего никогда ни для кого не делал: переписываю собственноручно, чтобы он был доволен стилем, так что, вместо заработанных трехсот франков в день, зарабатываю лишь сто пятьдесят. Посчитай-ка, во что выльется его должок при общем объеме в три миллиона букв.
Передай также двум его малюткам, что если стиль предназначен их отцу, то им — вся живописность и любовь». Однако роман изобилует также и страстями: это страсть нежной страдалицы Сан-Феличе и революционера Палмиери; страсть бисексуальной королевы Марии-Каролины, разделенная между ее любовником Актоном и ее любовницей Эммой Лионна, более известной под именем леди Гамильтон; страсть Эммы и английского адмирала Нельсона. Но гораздо важнее то, что в романе говорится о завоевании Неаполитанского королевства войсками Бонапарта и о провозглашении эфемерной и бесплодной республики в 1799. Как это ему свойственно, Александр более свободен в своем вдохновении, когда располагает действие во времени, только что изученном, в данном случае — времени Неаполитанских Бурбонов, что позволило ему, более чем через шестьдесят лет снова в последний раз вернуться к судьбе Генерала, заключенного в тюрьму, там отравленного и вышедшего оттуда почти инвалидом. Другими сопутствующими факторами были: глубокое, в течение трех лет погружение в жизнь города, столь любимого и ненавистного, и радужные воспоминания о Каролине Унгер. Некоторые эпизоды «Сан-Феличе» уже фигурируют в «Corricolo» или в очерках о путешествии 1835. Например, история с кровью святого Януария, которая из-за присутствия французов не обратилась в жидкость — скверное предзнаменование. Генерал Шампионне тогда пригрозил расстрелом всем священникам собора, если чудо не свершится, как свершается оно всякий год, и, разумеется, оно свершилось. Или чудесный пассаж, рассказывающий о казни итальянского адмирала Каракчиоло. Будучи осужден к смертной казни, он попросил для себя расстрела. Нельсон же настоял, чтобы его повесили, и с борта своего корабля наблюдал за казнью в подзорную трубу.
«— Расступитесь, друзья мои, — сказал Каракчиоло морякам, выстроившимся шпалерами, — из-за вас лорду Нельсону плохо видно».
С певицей Гордозой не все так удачно, как с «Сан-Феличе». Это «молодая женщина, довольно хорошенькая», по мнению Габриела Ферри[164], «щуплое чернявое существо, утопающее в огромном облаке белого муслина», по мнению Матильды Шоу. Оба этих друга Дюма сходятся на ужасном характере дамы. Она была замужем за австрийским бароном, который, прежде чем бросить, бил ее и перевязывал поясницу мокрыми полотенцами, дабы охладить ее пыл. Нечего и говорить, как ненавидел Александр подобные способы воздействия. Вначале они поселяются в Париже на улице Ришелье, в доме 112, в том самом, где находится газетное издательство Моисея Милло, коего Александр обильно снабжал беседами на самые разнообразные темы в течение всего 1864 года. В мае они переезжают на виллу Катина на берегу Ангиенского озера по соседству с Матильдой Бонапарт и Эмилем де Жирарденом. Но Гордозу невозможно удовлетворить, в смысле вокала, разумеется. Напрасно Александр организует ей концерты и рецензии на них в газетах Милло, ее талант для всех сомнителен. Стало быть, необходимо заняться ее музыкальным образованием, и Ферри выступает тому объективным свидетелем: «С этого часа начался в Ангиене нескончаемый парад музыкантов всякого рода: преподавателей игры на фортепиано, пения, аккомпаниаторов — по большей части неизвестных, ищущих заработка, приехавших по воле случае или по рекомендации третьих лиц.
Они льстили ученице, признавали за ней необыкновенные певческие данные и предсказывали ей большое театральное будущее, если она будет следовать их советам.
Молодая женщина принимала эту лесть за чистую монету и оплачивала ее из кошелька Дюма.
В конце визита музыкант никогда не упускал случая добиться чести быть представленным знаменитому мэтру. <…> Автор «Трех мушкетеров» жал руку известному «Как бишь его» или прославленной «Как бишь ее» и в конце концов приглашал отобедать. И музыкант укоренялся.
После второго урока он уже оставался обедать в Ангиене без всякого приглашения.
На третий урок приводил с собой неимущего приятеля, который тоже оставался обедать.
Забавно, но Дюма нередко оказывался за своим обеденным столом в обществе музыкантов, которых он и по имени-то не знал!
— Я — жертва музыки, — улыбаясь, сказал он однажды другу, в ответ на его удивление по поводу этого нашествия горе-музыкантов».
Кроме того, по воскресеньям старые друзья и едва знакомые люди приезжали проветриться на воздухе и полакомиться вкусным завтраком. Неудобство состояло лишь в том, что у Гордозы была невинная привычка рассчитывать одного-двух слуг как раз в субботу вечером. А в тот день, когда она выгоняла разом троих, Александр вынужден был на следующий день сам вставать у плиты. Но если ее и нахлебников капризы он сносил с юмором, то гораздо сложнее было ему вытерпеть неблагозвучную ревность певицы. А ведь ему только шестьдесят два, и, как признался он Матильде Шоу, «Я держу любовниц, руководствуясь исключительно гуманностью; если бы я ограничивался лишь одной, она бы и недели не прожила». И надо было думать еще и о том, как утешить Гордозу, которая, несмотря на активное сопротивление, выказывает первые признаки одышки. Он возвращается в театр, подступы к которому и кулисы изобилуют юными дарованиями. В марте или в апреле следующего года Александр дает частные уроки пластики одной необычайно способной актрисе, и за этим занятием застает его неожиданно вошедшая в уборную Гордоза. Крики чередуются с немыми сценами, восхищенные зрители получают право бесплатно посмотреть второе представление. Вечером при полностью проданных билетах Гордоза биссирует сцену, используя, на сей раз, и битье посуды. Теперь уже черед Александра взорваться, он хватает хрустальный графин и разбивает его «в непосредственной близости от плеч дамы». Она, сохраняя достоинство, уходит из жизни Александра, захватив всю наличность из ящиков.
