Но после ареста Берии освобождение заключенных продолжалось. И не только по соображениям гуманности и справедливости. Советское общество находилось накануне социального взрыва. Смерть обожествляемого вождя ослабила страх и породила надежды на улучшение жизни. Начались мятежи в лагерях.
В мае 1953 года в Заполярье, в Норильском лагере особого режима восстало более двадцати тысяч узников. Там действовали подпольные организации, несмотря на опер-чекистский аппарат. Заключенные протестовали против условий содержания и расстрелов заключенных, требовали приезда из Москвы правительственной комиссии. Мятеж продолжался два месяца. В начале августа его подавили силой. Но в Москве осознали, что придется ликвидировать лагеря особого режима.
«Эхом норильских событий стали восстание в Кенгире и другие лагерные волнения, — вспоминал участник восстания Лев Александрович Нетто. — Судьба нашей страны не была игрушкой в руках вождей, медленное освобождение от крайностей тоталитаризма не было даром великодушных правителей. Наша забастовка, другие лагерные выступления подорвали основу коммунистического режима — гигантскую империю ГУЛАГа. Народ начал сам свое освобождение, толкая в спину партийных реформаторов» (см.: Новая газета. 2013. 1 декабря).
В 1953 году восстания заключенных вспыхнули в Воркуте и Норильске, в 1954 году — в поселке Кенгир (Казахстан).
Для подавления восстаний требовалась тяжелая военная техника, танки, артиллерия. А рядом с лагерями жили вчерашние зэки, недавно освобожденные, тоже не большие поклонники советской власти. Возникала критическая масса, опасная для власти.
Негласный процесс реабилитации невинно осужденных был неминуем. Начали с тех, кого руководители страны хорошо знали, — с родственников, друзей, знакомых, бывших сослуживцев. Живых возвращали из лагерей, с убитых снимали нелепые обвинения. Оправдание одного невинного влекло за собой оправдание и его мнимых «подельников». Генеральный прокурор СССР Роман Андреевич Руденко чуть ли не каждую неделю отправлял в ЦК записку с просьбой разрешить реабилитацию того или иного крупного советского руководителя. Из информации КГБ, МВД, Комитета партийного контроля, прокуратуры складывалась чудовищная картина уничтожения невинных людей самыми мерзкими способами. Выяснялось, что заведенные госбезопасностью дела были фальсифицированы.
Создали комиссию, которая должна была представить предложения о трудовом и бытовом устройстве так называемых спецпоселенцев — в основном речь шла о целых народах, которые Сталин выселил в Сибирь и Казахстан. В спецпоселениях держали два с лишним миллиона человек, из них полтора миллиона — депортированные в годы войны чеченцы, ингуши, балкарцы, калмыки, крымские татары, немцы.
В комиссию вошли секретари ЦК Михаил Андреевич Суслов и Петр Николаевич Поспелов, министр юстиции Константин Петрович Горшенин и заместитель секретаря президиума Верховного Совета СССР (была тогда такая должность) Александр Федорович Горкин.
Комиссия сделала первый шаг в реабилитации народов, изгнанных из родных мест:
«Многие партийные и советские органы допускают пренебрежительное отношение к работе среди спецпоселенцев, проходят мимо многочисленных фактов произвола в отношении этой части населения, ущемления законных прав спецпоселенцев, огульного политического недоверия к ним…
Считали бы необходимым поручить группе работников изучить вопрос и доложить ЦК предложения о целесообразности дальнейшего сохранения во всей полноте тех правовых ограничений в отношении спецпоселенцев — немцев, карачаевцев, чеченцев, ингушей, балкарцев, калмыков и крымских татар, которые были установлены в свое время постановлением Совета народных комиссаров от 8 января 1945 года и постановлением Совета министров от 24 ноября 1948 года.
Например, отлучка спецпоселенца без соответствующего разрешения за пределы района, обслуживаемого спецкомендатурой (иногда ограничиваемая территорией нескольких улиц в городе и сельсовета в сельских районах), рассматривается как побег и влечет за собой ответственность в уголовном порядке. Полагаем, что в настоящее время уже нет необходимости сохранять эти серьезные ограничения».
В апреле пятьдесят третьего секретную записку комиссия передала главе правительства Георгию Максимилиановичу Маленкову. Но прошел не один год, прежде чем репрессированным народам разрешили вернуться в родные места.
Какими бы циничными ни были руководители партии, они не могли совсем уж отмахнуться от этого потока разоблачений. На заседании президиума ЦК 5 ноября 1955 года возник вопрос, как отмечать очередной день рождения Сталина. Документов о сталинских преступлениях накопилось так много, что члены президиума ЦК впервые решили не проводить торжественных собраний и не славить усопшего вождя.
А через два месяца, 31 декабря, на заседании президиума ЦК новый глава правительства Николай Александрович Булганин зачитал письмо вернувшейся из лагеря старой коммунистки Ольги Владимировны Шатуновской. И тогда в Кремле впервые прозвучал вопрос, который будет повторяться вновь и вновь.
«Как получилось в 1937–1938 годах, — писала Ольга Шатуновская, — что многие преданные партии ее члены оказались в советской тюрьме с клеймом врагов народа? И как получилось, что большинство нашего Центрального Комитета, избранного XVII партсъездом, и большинство нашего руководящего партийного актива были объявлены врагами народа и уничтожены?»
Сразу возник спор об убийстве руководителя Ленинграда Сергея Мироновича Кирова. Его смерть в 1934 году стала сигналом к началу массовых репрессий. Со слов одного из заключенных Шатуновская пересказала рассказ бывшего начальника Ленинградского управления НКВД Филиппа Демьяновича Медведя.
«По его словам, убийцу Кирова Леонида Николаева допрашивал сам Сталин, приехавший из Москвы. Сталин спросил:
— Почему вы убили Кирова?
Николаев ответил, указывая на сотрудников НКВД:
— Товарищ Сталин, это они заставили меня убить Кирова, они четыре месяца преследовали меня этим, канальи, насиловали мою волю, и вот я это сделал. Это они вложили оружие в мои руки.
Когда Николаев это сказал, его ударили наганами по голове. Он свалился, его унесли…»
Маршал Ворошилов, не дослушав, закричал:
— Это ложь!
Молотов тоже сказал, что никаких тайн в убийстве Кирова нет, он сам присутствовал при том допросе. Но другие члены президиума ЦК говорили, что пора разобраться в истории убийства Кирова и что «чекисты приложили руку к этому делу». Утвердили комиссию, которую обязали выяснить судьбу членов ЦК, избранных на XVII съезде партии и расстрелянных Сталиным.
