Все же их не убили, а приказали нашим военнопленным, работавшим на канатке, вывезти на санях на хребет, а потом спустили вниз по канатной дороге и отправили на машине в Красный Карачай. Прохору там сразу ампутировали руку и унесли куда-то, а к Подкопаеву подошел переводчик, старый эмигрант, русский, поговорил и сказал, что вот у него самого сын такой и что лучше будет, если его отправят в госпиталь для пленных в Карачаевск (Микоян-Шахар), там есть надежда остаться в живых, но не сказал почему. И на прощанье сунул ему сумку с продуктами...
В машину его положили рядом с двумя немцами, тоже раненными на перевале. Один, молодой, раненный в плечо, все порывался дотянуться до горла Подкопаева, чтобы задушить его, а второй, пожилой, со страдающим выражением лица, потому что был ранен в живот, молча отпихивал молодого ногой и что-то говорил ему, видно было, что ругался.
Так они приехали в Карачаевск. Немцев унесли сразу, а Подкопаева снова повезли – в другой госпиталь, для пленных. Подъехали и шофер – низенький коренастый немец – подхватил его себе на спину, что-то проговорил, Подкопаев понял только одно слово: “Камрад”, принес в госпитальный коридор, положил на диван и умчался. Пришла медсестра, начала расспрашивать, откуда он. По коридору быстро проходил плотный мужчина в белом халате, возле Подкопаева задержался, спросил:
– Откуда?
– С перевала, – ответила сестра.
– Хорошо, – сказал мужчина. – Свежие новости будут... Несите скорее на стол.
Когда мужчина ушел, сестра сказала:
– Это наш хирург. Петр Михайлович Баскаев... В тот же день Подкопаеву ампутировали одну ступню, а на второй отрезали пальцы – они оказались отмороженными. Баскаев часто приходил в палату, расспрашивал раненых бойцов о боях, в каких они участвовали, и сообщал им, в свою очередь, что в немецкий госпиталь привозят много раненых и, значит, наши действуют активно.
Позже Иван Васильевич узнал, что Баскаев был главным хирургом нашего госпиталя здесь, в Карачаевске. Когда немцы очутились совсем близко, раненые, кто мог ходить, ушли, а кто ходить не мог, остались тут же. Сам Баскаев ушел в партизанский отряд “Мститель”, но отряду вскоре пришлось затаиться, и Баскаев поселился в селении Коста Хетагуров. Было еще жаркое время года, и до него доходили слухи, что оставшиеся в госпитале наши бойцы, числом до сотни человек, находятся в тяжелом положении: без перевязок, медикаментов и медицинской помощи. Немцы, очевидно, заигрывая с местным населением, почему-то не трогали их. Тогда Баскаев вернулся в госпиталь и начал лечить раненых наших бойцов. Вылечившиеся уходили, а в госпиталь время от времени поступали новые раненые, таким примерно путем, как и Подкопаев...
Через несколько дней после того, как Подкопаев попал в госпиталь, раненые заметили, что немцы, по всей вероятности, начали отступать. Они эвакуировали свой госпиталь, шныряли по городу озлобленные и растерянные, и кто-то сообщил нашим раненым, что всех их немцы собираются вывезти в одно из ущелий и там прикончить. Снова, кто мог ходить, ушли, укрывшись у местных жителей, а кто не мог, в том числе и Подкопаев, остались.
Вечером в палату зашел Баскаев, посмотрел, сказал сестре:
– Немедленно перенесите их в дежурку.
– Смотрите, будете стонать там – вы пропали и я с вами.
Где-то после полуночи встревоженные и обессиленные раненые услышали, как к опустевшему госпиталю подошла машина. Немцы! Послышались шаги, дверь в дежурку открылась... и вошел Баскаев в сопровождении своих помощников по госпиталю. Они взяли сначала матрацы, вынесли и положили в кузов. Потом туда же перенесли раненых. Сверху завалили матрацами. И увезли в станицу Кардоникскую. Там их у себя попрятали жители...
Когда теперь Иван Васильевич припоминает все, что произошло с ним в те дни, он никак не может отделаться от мысли, что не понимал он всей сложности жизни и борьбы, происходившей вокруг него. На фронте все было понятным и ясным: перед нами враг, которого надо гнать и уничтожать. Потом – ранение, немец-офицер, показывавший жестами, что он может и хочет сделать с ними Кузов грузовика, два раненых немца рядом, один из которых хотел его убить, а второй защищал, как мог. Если он жив сейчас, наверняка живет в Германской Демократической Республике. По всей вероятности, он антифашист. А где сейчас доктор Иванов из Кардоникской больницы, по хотевший помочь нашим раненым, когда их привез сюда Баскаев?
– Трус он. Хотели мы его на бинтах повесить, когда паши пришли, – рассказывает Иван Васильевич, – да с ним и без нас расправились. Вот ведь правду в кино вчера сказали, что страшнее зайца зверя нет...
– А где сейчас Баскаев?
– Петр Михайлович работает главным врачом второй городской больницы в Кисловодске, – говорит Иван Васильевич. – Мы иногда встречаемся с ним. Его все уважают...
В той же станице Кардоникской, в дни, когда туда перевезли раненых с Подкопаевым, был наш старший лейтенант по фамилии Половинкин. Сейчас Иван Васильевич, вспоминая его, думает, что старший лейтенант непременно имел где-то рацию, потому что почти ежедневно приходил к раненым, да и просто в станице разговаривал с людьми и пересказывал сводки Совинформбюро.
– Немцы драпают, товарищи! – говорил он каждый раз. – Скоро наши будут здесь.
Сам он не дождался наших. За два дня до их прихода приехали два полицая, забрали Половинкина и Раю Мироненко, медсестру, увезли в Иванихину балку, издевались там над ними, а потом расстреляли. Только ранней весной 1943 года нашел их там охотник Иван Самохин.
– Замучили их там, родненьких, – сказала от дверей жена Ивана Васильевича. Она так и стояла все время разговора, прислонившись к притолоке. Только кончик платка теперь держала в руке и вытирала им глаза...
Мы вышли на крыльцо. Солнце поднялось уже высоко над станицей, ветви деревьев отмякли, и гулко капала в кадушку вода от растаявшего на крыше инея. Горы были прямо перед глазами, все такие же чистые и прекрасные, с ослепительно синим небом над заснеженными пиками. Снег там теперь не растает до будущей весны.
– А слышали вы что-нибудь о минбате своего полка и как он погиб на леднике?
Иван Васильевич, отвернувшись, стоял рядом и смотрел на горы. Он не сразу ответил.
– Нет, не слыхал. Один грузин, правда, рассказывал, что был там сильный бой, на той морене, и что погибло там много и русских, и грузин, и дагестанцев... Но это было еще до того как мы из Сухуми к перевалу прибыли. В начале сентября...
Мы прощаемся, и Иван Васильевич поворачивается яйцом к нам. Глаза его влажны. Он подает свою жесткую сухую руку и говорит, кивая на горы:
– Светят как. Аж глазам больно...
