если называть вещи своими именами, эксплуататорская, с бьющим в глаза социальным неравенством, полукапиталистическая-полупомещичья страна с засильем иностранного капитала, который эта страна в значительной степени обслуживает и в союзе с которым местные господа обирали свой народ. Идеал Солженицына коррелирует с теми представлениями о дореволюционной России как о социальном идеале, которые характерны для определённой части правящего слоя РФ; далеко не последние представители этого слоя говорят и об этом, и о «новом дворянстве». Ещё шаг, и заговорят о «новых крепостных»? И тогда уже никто не посмеет спросить, например, часики — почём? И откуда, болезный, взялись «пенёнзы» на такие «котлы»?
В идейно-политическом плане Солженицын был сторонником православно-монархической модели. Здесь он тоже близок какой-то части правящего слоя, пытающейся разыграть эту карту, — и понятно, почему пытающейся: кому-то реставрация монархии кажется наилучшим способом сохранить «нажитое непосильным трудом» в условиях очевидно надвигающегося двойного кризиса — в стране и в мире. Однако даже то, что Солженицын обрисовал в «Красном колесе», подсказывает: эта схема не сработает, поскольку в русской истории монархия и церковь скомпрометировали себя в феврале — марте 1917 г. Всё, что позже, это — нарисованное на холсте или, если угодно, «это, рыжий, всё на публику». Пришествие клонов.
Проблема, однако, в том, что клоны долго не живут. Клоны паразитарны по своей природе, и, как только они высосут «базу», умрут вместе с ней. К тем, кто хочет, чтобы было, как до 1917 г., обязательно придёт 1917-й, причём не обязательно в том виде, в одеждах того цвета и под теми знамёнами, что сотню лет назад: История — дама коварная и не прочь поучить нерадивых учеников.
Законы истории неумолимы. Непонимание этого — ещё одна черта, которая роднит Солженицына со значительной частью постсоветских верхов. В этом (но только в этом) плане памятник этому ветерану Холодной войны в центре Москвы, действовавшему на стороне Запада, — такая ли уж случайность? А как же Бессмертный полк? Ведь власовщина (в любой форме) и Бессмертный полк несовместимы.
Post Scriptum
В первых строках своей книги А. В. Островский приводит историю о том, как в 1936 г. 18-летний Солженицын пришёл в учебную студию Юрия Завадского в Ростовском драматическом театре — он хотел стать актёром. По причине слабого голоса не взяли. Однако «по жизни» Солженицын стал-таки актёром — и ещё каким.
Он играл всю жизнь — с властями, с обществом, с близкими. Пытался сыграть роль большого русского писателя, властителя дум, Учителя. Но — по делам их узнаете их — именно своими делами Солженицын отвергал и опровергал большое русское писательство как явление; в его делах было намного больше «казаться», чем «быть», намного больше «жизни мышьей беготни», суеты по поводу я-карьеры, я-образа, а искусство не терпит суеты.
И, чем больше пытался Солженицын косить под большого русского писателя, суетясь с саморекламой, тем яснее становилась суть, тем яснее становилась тщета попыток: «маленький бес под кобылу подлез». Груз великой русской литературы оказался не по силам тому, кого В. Шаламов назвал дельцом и орудием Холодной войны.
Большие писатели не бывают ни дельцами, ни орудиями, ни объектами. Они — творцы и субъекты.
Играя, Солженицын жил в прямую противоположность тому, к чему призывал. А призывал он жить не по лжи. И всю жизнь лгал, создавая один миф за другим — о России, об СССР и, конечно, о себе любимом. Эти мифы и развенчивает книга А. В. Островского. Так История расставляет всё и всех по своим местам.
Вместо предисловия
Давайте разберемся
Все тайное рано или поздно становится явным.
Библейское изречение
Самый страшный черт — который молится богу.
Польская пословица
Летом 1936 г. в учебную студию Юрия Александровича Завадского при Ростовском драматическом театре пришел молодой человек, который хотел стать актером. Его забраковали, найдя, что у него слишком слабый голос (1).
Прошло время, и голос этого несостоявшегося актера загремел на всю страну. Его смогли услышать в самых отдаленных уголках планеты. Это был голос Александра Исаевича Солженицына.
Мне, как и многим другим, его фамилия стала известна в начале 1960-х, когда в печати появилась его повесть «Один день Ивана Денисовича». А затем мы жадно вслушивались в зарубежные радиоголоса, ловя строки знаменитого «Письма к съезду писателей», статьи — манифеста «Жить не по лжи», «Архипелага ГУЛАГ» и других его произведений, которые долгое время были нам недоступны.
Не все разделял я во взглядах их автора.
Но и для меня, и для многих моих современников голос А. И. Солженицына долгое время звучал как голос правды, а сам он представал в образе бесстрашного, бескомпромиссного ратоборца, отважившегося вступить в открытое сражение с той тоталитарной системой, покорными или непокорными, всё равно винтиками которой мы были.
И вот рухнули запреты.
Книги А. И. Солженицына стали доступны каждому. Помню, с каким трепетом я открывал приобретенное в одном из книжных развалов «Малое собрание» его сочинений в семи томах (2). И не могу забыть того разочарования, с которым закрывал этот семитомник.
Дело было не в литературных достоинствах тех произведений, с большинством из которых я познакомился впервые. С их страниц со мною говорил совсем не тот человек, каким до этого я представлял их автора.
Возникло желание разобраться.
Так появилась эта книга.
Главная ее цель не в том, чтобы дать еще одно жизнеописание А. И. Солженицына. Ему посвящена огромная литература как в нашей стране (3), так и за рубежом (4). Достаточно указать на изданную в 1984 г. книгу Майкла Скэммела, равной которой по фактическому материалу пока нет (5).
Подавляющее большинство биографических публикаций о А. И. Солженицыне написаны в жанре жития святых. Между тем такое представление о нем все более и более вступает в противоречие с мемуарами его современников, из числа которых можно назвать В. Е. Аллоя, Н. Бетелла, В. Н. Войновича, И. И. Зильберберга, О. В. Карлайл, А. И. Кондратовича, Л. З. Копелева, В. Я. Лакшина, В. Е. Максимова, М. В. Розанову, А. Д. Сахарова, В. Т. Шаламова и других.
Прочитайте — только внимательно — собственные воспоминания писателя «Бодался теленок с дубом» (далее — «Теленок») (6) и «Угодило зернышко промеж двух жерновов» (далее — «Зернышко») (7). Вдумайтесь в мемуарные свидетельства, рассыпанные по «Архипелагу ГУЛАГ» (8), принизывающие автобиографическую поэму «Дороженька» (9), мелькающие в интервью и других публичных выступлениях А. И. Солженицына (10), и вы сами увидите расхождение между сложившимся его образом и действительностью.
Об этом же свидетельствуют и мемуары его первой жены Натальи Алексеевны Решетовской (11): и опубликованные ею воспоминания (12), и остающийся пока неопубликованным дневник (13).
Очень многое могли бы рассказать нам дать архивы (14), а также архивы государственных учреждений, в первую очередь спецслужб — как
