– Значит, так: – Без лишних слов комэск начал предполетный инструктаж: – Получено срочное указание из штаба дивизии. Идем на прикрытие Крымской. Посмотрите на карту. – Летчики раскрыли планшеты и достали карты. Покрышкин указал на Крымскую: – Вот эта станица. К ней может подойти группа «юнкерсов» под прикрытием «мессершмиттов». Пойдем нашим строем: я с Голубевым внизу, Паскеев с Козловым над нами. Мы – атакующая четверка. Речкалов со Степановым связывают истребителей. Понятно? – острым, лучистым взглядом окинул он их лица.
– Понятно, – за всех ответил Голубев, здоровяк, уверенно чувствующий себя в стихии воздушного боя и уже начавший проявлять нетерпение от излишне подробного, как ему казалось, инструктажа.
Но Покрышкин не спешил. Короткими фразами, словно забивая гвозди, он продолжил:
– В воздухе соблюдать дистанцию… Четко выполнять мои команды… Помните, о чем мы говорили на занятиях… о вертикали. Понятно?
– Понятно, – опять ответил Голубев, а смешливый Гриша Речкалов едва сдержал улыбку.
– Вопросов нет? Тогда по машинам!
Все они прекрасно понимали, о чем идет речь. От «ножниц», приема, который полк начал применять в сорок втором над Каховкой, было решено отказаться. Теперь противника надо было уничтожать внезапными, стремительными атаками, и строй «ножницы» для этого не годился. Покрышкин решил использовать «этажерку».
Состояла она из пары истребителей, расположенных друг над другом с превышением в несколько сот метров, но, в отличие от применяемой под Ростовом, со смещением в сторону солнца. При таком строе и запасе высоты от четырех до шести тысяч метров летчики не опасались никаких неожиданностей. Они прекрасно видели друг друга, и каждый обязан был следить за своим товарищем, защищать его в случае нападения противника сзади.
Большая помощь ожидалась от пункта наведения. Он вовремя должен указать, где находится противник, с тем чтобы ведущий группы мог быстро прикинуть тактическую схему предстоящего боя.
Значительное преимущество «кобр» перед «Яками», на которых они летали в сорок втором, заключалось в том, что американские самолеты были радиофицированы. Это позволяло летчикам поддерживать связь между собой и с землей. Соответственно, командир группы по ходу боя мог предупреждать подчиненных об опасности и вносить поправки в их действия.
На пункт наведения ВВС фронта, обосновавшийся в четырех километрах от передовой, на главном направлении удара сухопутных войск, западнее станицы Абинской, оперативная группа во главе с генерал-майором Бормановым прибыла около шести часов утра.
Участок с несколькими разбитыми строениями, выбранный вчера под пункт наблюдения самим генералом, практически уже был готов к работе. Проложена проводная связь, замаскирован около строения «Додж» с радиостанцией.
Через оперативную группу Борманова, а также штаб 4-й воздушной армии, ее командующий генерал-майор Науменко оценивал воздушную обстановку на Кубани, ставил задачи перед командирами авиационных подразделений, организовывал взаимодействие с зенитной артиллерией фронта.
Вообще-то место для наблюдения было не очень удачное. Небольшие бревенчатые постройки, разрушенные и частично сожженные, сиротливо стояли на холме, посреди голого поля. Одно из строений – коробка одноэтажного дома с чудом сохранившимися стропилами – было выбрано для укрытия. На стропила солдаты набросили брезент, и получилась крыша от дождя. В подвале можно было укрыться при артобстреле, который частенько случался, когда немцы пеленговали радиостанцию.
Сохранившиеся участки стены строения были густо покрыты щербинами от пуль и осколков. О том, что здесь была сильная перестрелка, свидетельствовали побитые вокруг дома кусты и выбоины на одиноком дереве, растущем неподалеку. Немцы, судя по всему, сопротивлялись отчаянно. Все окрест было забито сожженной, подбитой и просто брошенной немецкой техникой; убитые в различных позах валялись на дороге, ведущей в станицу Крымскую; еще вчера серые бугорки трупов виднелись повсюду на изрытом траншеями поле, местами уже покрытом зеленой травкой. Сегодня их убрали.
Среднего роста, с крупной седой головой, в своей неизменной походной фуфайке, подранной на плече осколком после одного из недавних минометных обстрелов, генерал расхаживал перед строением и нетерпеливо ожидал, когда связисты наладят связь.
Время от времени он подносил к глазам бинокль и быстро осматривал горизонт. Но причин для беспокойства пока не было. Вокруг было тихо, лишь вдалеке слышалась пушечная канонада.
Патрульная группа «лаггов», поблескивая серебристыми крыльями в лучах восходящего солнца, неспешно барражировала над передним краем.
Наконец, не выдержав, Борманов повернул к автомашине изрытое оспинами смуглое лицо, крикнул грубоватым голосом:
– Тищенко, долго вы там будете еще копаться?
Из крытого тентом «Доджа» тотчас показался поджарый, в годах, майор с наушниками и микрофоном в руках, а вслед за ним молодой, подвижный, весь как на шарнирах, старший лейтенант с табуреткой в руках – адъютант генерала.
– Готово, товарищ генерал!
Тищенко подал генералу наушники и микрофон, а старший лейтенант поставил перед ним табуретку.
Борманов садиться не стал. Сняв фуфайку со словами: «Долго я в рваной одежде буду ходить», – он сунул ее адъютанту. Тот, молча приняв фуфайку, сразу же побежал к мотоциклу, где у него хранились все походные принадлежности.
Генерал надел наушники и только собрался вызвать КП Исаева, командира 16-го гвардейского истребительного полка, которому он отдал команду выслать для патрулирования шестерку истребителей, как сквозь небольшое потрескивание в наушниках послышалось:
– Тигр! Тигр! Я Покрышкин! Иду на работу! Как обстановка?
О своем подходе сообщал командир высланной Исаевым патрульной группы. Борманов вспомнил широкоплечего капитана с орденом Ленина на груди, с которым беседовал в бараке.
– Я Тигр! Обстановка пока спокойная. Будьте внимательны. Скоро должны появиться «юнкерсы», – ответил генерал и подумал: «Новенькие. Как-то они себя сегодня покажут», – по привычке посмотрел на часы: восемь часов тридцать минут. Потом стал всматриваться в небо.
Через минуту со стороны Новороссийска с превышением одна над другой в несколько сот метров показались шесть темных точек. Они стремительно шли к земле в пологом пикировании. Вот уже можно различить очертания «этажерки» из шести «аэрокобр». На высоте двух тысяч метров шестерка выровнялась, потом резко выполнила горку и растаяла в небе, в стороне от солнца. И лишь волна уходящего грохота работы шести двигателей напомнила о ее присутствии мгновение назад над передним краем, но вот и она постепенно стала затихать.
