Через несколько месяцев после этого меня поймали во время попытки бежать, и Дик Прайс решил взять всю вину на себя. Он отправился к помощнику начальника тюрьмы и поклялся ему, что дал мне пилу. На самом деле пилу дал мне стражник, который сам бы угодил на десять лет в тюрьму, если бы я донес на него.
Помощник начальника знал, что Дик солгал. Я объяснил ему, что Дик солгал из благодарности: я передал письмо его матери, и за это он хочет избавить меня от тяжелых работ.
Таким образом, мне удалось снять с него подозрение, но все же он был низведен в четвертый разряд и записан в кузнечную артель. Тут ему пришлось туго. Работа в мастерской была не под силу ему; порой с ним случались такие приступы кашля, после которых он оставался без сил целый час.
Когда меня перевели в почтовую контору, я часто приходил в мастерские навестить Дика. У меня тогда водились деньги, и нам иногда удавалось достать пироги и разные лакомства. Дик рассказывал мне о детском исправительном доме. То, что он говорил, было так жутко, что меня охватывала страстная ненависть. Малыши одиннадцати и двенадцати лет воспитывались в условиях, после которых им оставалась одна дорога — к самому черту в пекло.
Не раз пытался я переслать опять письмо его старушке матери, но каждый раз мне что-нибудь мешало.
После того как меня назначили личным секретарем к начальнику тюрьмы, казалось, что и для Дика явилась наконец надежда на спасение. Он оказал очень значительную услугу правительству штата тем, что спас бумаги одного крупного предприятия, и губернатор обещал ему за это полное помилование.
В правлении этого общества произошли крупные злоупотребления. Ходили слухи о растратах. Обворованные акционеры обвиняли директоров предприятия, а те, в свою очередь, сваливали вину на казначея и добились приказа об его аресте, но последний запер сейф и бежал.
Поднялся страшный скандал, в который были замешаны некоторые виднейшие граждане. Суду необходимо было достать бумаги из сейфа, и вот кому-то из властей пришло в голову, что какой-нибудь взломщик, заключенный в каторжной тюрьме, мог бы вывести их из затруднительного положения. Начальнику тюрьмы очень хотелось быть им полезным.
— Есть у нас парень, который мог бы это сделать? — спросил он меня. Начальник Дэрби был прекрасным человеком. Он значительно улучшил тюремный быт и пользовался всеобщими симпатиями.
— Да у нас добрых сорок человек возьмутся за это. Я и сам справлюсь. Немного нитроглицерина — и замок открыт.
— Они не могут рисковать со взрывом. Им необходимо извлечь бумаги целыми и невредимыми.
Тогда я подумал о Дике Прайсе. Он рассказывал о способе открывания касс, который он придумал сам, и уверял, что может открыть любой сложный замок в десять- пятнадцать секунд без всяких инструментов. Десятки раз похвалялся он мне своими подвигами.
— Вот глядите, я провожу черту напильником по самой середине ногтей и спиливаю их до тех пор, пока не обнажатся нервы. После такой операции пальцы мои приобретают такую чувствительность, что ощущают малейшее сотрясение. Эти самые пальцы я держу на циферблате замка, а правой рукой тихо пробую различные комбинации. Легкое дрожание затвора, когда он проходит через ту отметку, на которую поставлена комбинация, передается моим нервам; тогда я останавливаюсь и начинаю крутить назад. Этот фокус всегда мне удавался.
И вот мне пришло на ум, что этот же самый фокус Дик мог бы повторить теперь ради блага государства.
— Могли бы вы устроить для него помилование? — спросил я начальника тюрьмы. — У несчастного чахотка в последней стадии.
— Если только он откроет кассу, клянусь вам, я землю рыть буду, а добьюсь его освобождения.
Тогда я отправился к Дику и рассказал ему, что, быть может, удастся получить помилование. Его худое лицо залило волной краски.
— Как она будет счастлива! Клянусь честью, Эл, я все сделаю для вас.
Нам подали закрытый фургон, и вскоре после полудня мы все трое — Дик потребовал, чтобы и я был с ними, — отправились в контору этого общества. Мы почти не разговаривали. Какое-то напряженное, нервное молчание нависло над нами. Начальник тюрьмы беспокойно ворочался, зажег сигару и вновь дал ей потухнуть, ни разу даже не затянувшись. Он сильно волновался, так же, как и я. Меня мучил страх, что Дик не сумеет исполнить возложенного на него поручения, что благодаря такому продолжительному бездействию он потерял необходимую для этого ловкость и сноровку. Затем у меня мелькнула мысль, что все его рассказы могли быть сильно преувеличены: ведь шестнадцать лет тюремного заключения могут кому угодно расстроить воображение.
Начальник тюрьмы послал телеграмму Джорджу Нашу, губернатору штата Огайо, и тот обещал помиловать Дика, если ему удастся открыть кассу. Какое глубокое это будет унижение для начальника Дэрби, если попытка Дика кончится неудачей!
Хотя я не выдал ни единым словом моих опасений, Дик взглянул на меня со своей юной, привлекательной улыбкой.
— Не беспокойся, Эл, — ухмыльнулся он. — Я открою эту чертову кассу, из чего бы она ни была сделана.
Уверенность его в себе успокоила меня.
— Дай мне напильник! — Он предупредил меня заранее, чтобы я достал ему маленький круглый напильник с как можно более острыми краями. Я протянул ему напильник, и он принялся внимательно разглядывать его, точно ювелир, который ищет трещину в драгоценном камне. Затем он принялся за работу. Начальник тюрьмы и я — мы оба невольно вздрогнули.
Он провел напильником поперечную линию по самой середине ногтя. Ногти его были удлиненной и замечательно красивой формы. Линию эту он углублял до тех пор, пока тонкая алая полоска не отделила верхней части ногтя от нижней. Тогда он принялся спиливать всю верхнюю часть ногтя до живого мяса, и вскоре на пальце осталась лишь нижняя половинка ногтя.
Его чувствительная рука продолжала легко и ловко работать. Я наблюдал за его лицом, но не мог подметить ни единой гримасы боли. Он был так поглощен своим занятием, что, казалось, совершенно забыл о нашем присутствии. Только раза два он сильнее сжал зубы и с трудом перевел дыхание. Из пальцев его слегка сочилась кровь, он вынул свой платок и насухо вытер их. Затем он откинулся на свое сиденье. Он был готов.
Я взял его руку и поглядел на нее. Жестокая операция эта была произведена с. чрезвычайной аккуратностью. На указательном, среднем и безымянном пальцах его левой руки он точно вылущил половину ногтя на каждом пальце, а обнаженное мясо имело такой вид, как будто его сильно натерли наждачной бумагой.
Дик был так полон с трудом сдерживаемого возбуждения, что, как только мы подъехали, он выскочил из кареты и зашагал так поспешно, что мы едва поспевали за ним. Когда мы вошли в контору, там нас ожидало уже человек двенадцать.
