На берег опустился легкий туман — на мое счастье. В резиновой лодке нас было четверо — я, мой напарник и двое матросов, севших на весла. Я хлопнул по плечу своего попутчика. Он дрожал, и не столько от холода, сколько от страха. Зубы его стучали, что было слышно в абсолютной тишине. У меня же не было времени бояться. Страх я испытал значительно позже, и к тому же более основательно.
Не направлялись ли мы прямиком на пост американской береговой охраны? Не перестреляют ли нас, прежде чем мы достигнем берега? Может, охрана спит? Ведь война для Америки была не слишком серьезным делом.
Но вот мы достигли берега. Я толкнул напарника в бок. Матросы уже гребли назад к подводной лодке. Вокруг никого видно не было. Заметили ли нас? Ответ на этот вопрос означал для нас жизнь или смерть. Передо мной погибли шесть человек, тоже прибывших сюда на подводной лодке. Погибли на электрическом стуле. Хотя их и не заметили прямо при высадке. Седьмой был еще жив. Он предал своих товарищей…
— После войны я приеду к тебе, — пообещал я Карен. — И все это время буду носить в кармане твой адрес. Я еще познакомлюсь с твоим отцом. Мы еще молоды. И когда-нибудь оба посмеемся над войной. Не плачь, мне всегда везло! Люди, подобные мне, всегда находят выход из любого положения. Ты ведь не знаешь, почему я должен появиться в Германии. Чтобы понять такое, тебе следовало бы быть мужчиной. И слава Богу, что ты не мужчина.
Я поцеловал ее. Матрос, заметивший нас, усмехнулся. Мы были уже на подходе к Гетеборгу, где нас ждало расставание.
Я воспользовался железной дорогой, затем переправился на пароме из Хельсингборга в Хельсингер, уже в Дании, а оттуда через Копенгаген и Варнемюнде — в Штеттин. Ехали мы — «немцы из Лимы» — первым классом, поскольку были людьми, представлявшими для империи особое значение.
За каждого из нас противной стороне был передан равноценный американец.
В Штеттине меня ожидали. Ко мне подошел мужчина в штатском:
— Вы господин Гимпель?
— Да.
— Добро пожаловать на родину! Мы вас уже ждем. Мы пожали друг другу руки.
— Вот для вас деньги, документы и продовольственные карточки. Можете ехать к родственникам. Отдыхайте. Дело терпит. Оставайтесь там, сколько вам потребуется.
— Благодарю вас. А что дальше?
— Запомните адрес: Берлин, Тирпицуфер, 80. Повторите, пожалуйста!
— Берлин, Тирпицуфер, 80, — повторил я. Мне было известно, что там находилось центральное управление абвера.
После этого мы с ним расстались.
Так я попал в распоряжение секретной службы. В последний раз война предоставила мне несколько недель отпуска. Затем я оказался в агентурной школе. Дилетант должен был превратиться в профессионала.
Я ни о чем не думал, когда шел по длинным, вычищенным до блеска коридорам четырехэтажного дома на Тирпицуфер, не имевшего на фасаде никаких официальных вывесок. Здание было уже не новым, но и не выглядело слишком старым. В нем пахло скипидаром. Где-то здесь находился и кабинет Канариса.
Справа от главного входа была оборудована комната охраны — своеобразное бюро пропусков. Я назвался.
— Минуточку, — произнес мужчина, сидевший у окошечка.
Меня, видимо, уже ждали, хотя день моего прихода обусловлен не был. Дежурный позвонил по телефону, и через две минуты за мной пришли. Мужчина в гражданском, коротко представившийся мне, молча вел меня по зданию.
На третьем этаже мы свернули направо. В «лисьей норе», как называли штаб-квартиру абвера, было очень тихо и спокойно. Мужчина постучал в одну из дверей. Я вошел внутрь.
Из-за стола навстречу мне поднялся офицер в ладно сидевшей на нем армейской форме и протянул мне руку.
— Полковник Шаде, — представился он, внимательно рассматривая меня.
Меня удивило, что на нем была военная форма. Удивляла меня и спокойная, будничная обстановка в «лисьей норе».
Полковник предложил мне сигареты. Пальцы рук его были длинными, белыми, хорошо ухоженными.
— Наслышан о вас, — произнес он, улыбаясь. — Вас очень рекомендовала бывшая дипломатическая миссия в Перу. А вы выглядите просто великолепно. Сразу видно, что лучшие ваши годы еще не прошли. И все же ожидает вас нечто отличное от того, к чему вы привыкли.
Мы разговорились об Америке, беседа продолжалась не менее часа. Полковник Шаде возглавлял американское направление. Его очень интересовало общее настроение в Соединенных Штатах. Чувствовалось, что он много знал, быстро думал, хотя и говорил медленно. Язык его был литературным, не окрашенным каким-либо диалектом.
— Собственно, теперь вы должны быть призваны на военную службу, — сказал полковник. — Но я хотел бы предложить вам кое-что другое. Полагаю, что ваш заграничный опыт может оказаться более полезным в иной области. Естественно, принуждать мы вас не будем.
— С удовольствием помогу вам, если смогу, — ответил я.
— Тогда сразу же и начнем, — продолжил он. — Вас теперь звать Якоб Шпрингер. Вы немедленно выедете в Гамбург. Там ни с кем встречаться не надо. Разместитесь в гостинице «Четыре времени года». Сюда больше не приходите, по крайней мере через главный вход. Мы друг друга никогда не видели. Впрочем, это и так должно быть вам понятно. Хорошо запомните путь, по которому вы сейчас выйдете из этого здания.
Мы пожали друг другу руки. Рядом со мной оказался тот же молчаливый сопровождающий. Перед самым выходом мы повернули в противоположном направлении, прошли через двор, затем миновали большой зал, внутренний дворик и многоквартирный дом. В конце этого пути я оказался на параллельной улице. В тот же день я выехал в Гамбург.
* * *
Я завтракал в гостинице «Четыре времени года». Район Бинненальстер был ярко освещен солнцем. Меня удивляло, что в разгар войны в Германии можно было, оказывается, жить столь комфортно. И тут ко мне подошел какой-то мужчина.
— Вы господин Шпрингер? — спросил он. -Да.
— Меня зовут Юргенсен, — представился он. На нем была неброская одежда, да и сам он ничем
не выделялся. Его лицо, фигура, поведение, разговор и манеры были как у обычного середнячка.
— Пройдите сегодня же на Менкебергштрассе! — Он назвал мне номер дома, который я теперь уже не помню. — На пятом этаже там находится импортно-экспортное общество. Позвоните два раза коротко и один раз долго. — Через стол он протянул мне фотографию. — Хорошо запомните это лицо. Ему-то и доложитесь. Назовите лишь свое имя.
— Хорошо, — ответил я.
По указанному адресу я отправился пешком. В то время Гамбург еще мало пострадал от воздушных налетов. Никто не мог себе даже представить, какая судьба была уготована войной этому городу. На девушках были легкие цветистые платья. Они выглядели шикарно и много смеялись. Мужчины попадались редко, по крайней мере в это время суток. Только после восемнадцати часов двери казарм широко распахивались.
