Лев Толстой однажды заметил, что революционеры всегда бывают хуже тех, кого свергли. Ему кто-то возразил: вот Вашингтон был же явно лучше британских губернаторов. Верно. Но Вашингтона ведь не учили в следственных кабинетах практике его будущей государственной работы… А вот молодой Коба-Сталин или товарищ Яцек ("железный Феликс"), которым по 6–7 раз преподавали уроки политики и уроки власти в полиции, — у них, возможно, выучка на административную фигуру оказывалась иной…
Так я приобрел новый опыт для будущих исторических сочинений и заодно этим композиционным трюком избавил себя от необходимости описывать капитана МВД Зиненко (вы, небось, о нем и позабыли!). Теперь, используя выигрыш места и времени, делаю скачок в вечер того же дня — в 18 апреля 1978 года — когда мои товарищи по зоне собрались на "отвальную пирушку" — провожают меня на ссылку.
Хитроумный Бабур и святые украинские старики
Почему-то в бараках проводить "отвальные" чаепития запрещено, а на открытом воздухе — дозволено режимом.
Человек непрактичный, я отдал все запасенные на этот вечер продукты тому, кто любит и умеет принимать гостей — зэку Бабуру Шакирову. Невысокий, крепко сколоченный, каждое утро пробегавший кругами вокруг зоны по пять километров, тюрок по внешности, по темпераменту, пантюркист по убеждениям, 30-летний Бабур по-восточному щедр и одновременно хитроумен, гостеприимен и упорен — качества незаменимые для устроителя большого лагерного чаепития.
Бабур — внук президента "самопровозглашенной" Республики Восточный Туркестана. До знакомства с ним я никогда не слышал, что на территории Западного Китая было такое "образование", и Али-хан Тюре считался ее главой. Некогда его люди воевали с Красной армией как исламские повстанцы-басмачи, и когда их движение было разбито, часть басмачей пересекла советско-китайскую границу и объявила на территории разорванного милитаристами Китая свою, исламскую республику. Потом Али-хан вступил в контакты с Кремлем (против Чан Кай-ши) и Сталин подписал с ним соглашение: упорный мусульманин считался неким козырем Москвы в дальневосточных делах.
После победы Мао Цзе-дуна Сталин изъял союзника-мусульманина из китайского обращения в делах, но — не уничтожил. Али-хану выделили в Ташкенте двухэтажный особняк и персональную пенсию. Бабур рассказывал, что пенсию старик-президент принял, а дарованный дом пожертвовал на сирот (на детский дом?).
В Китае осталась семья дочери Али-хана с родившимся там же сыном — нашим Бабуром. После смерти супруги отец Бабура, коммерсант, решил покинуть Китай, уехать в Турцию. А 17-летний Бабур, по завету матери, обожавшей деда, своего отца, отправился совсем в другую сторону, в СССР — отыскивать знаменитого родственника. С компанией однолеток перешел границу, был задержан и предстал перед "судом". Прокурор громыхал: "Наши границы священны, каждый, кто переступает их без должного разрешения, — преступник!", адвокат же просил суд "пощадить несчастных жертв маоистского режима". Юнцы солгали, якобы бежали в СССР от ужасов маоизма… Суд "оправдал" их и распределил по совхозам… В итоге Бабур разыскал в Ташкенте дядю, начальника Главснаба (его дом с бассейном казался Бабуру символом неисчислимого богатства). Родные приняли "китайца" с почетом, по-восточному.
Вскоре выяснилось: учившийся в Китае в медресе Бабур казался сверстникам в деисламизированном Узбекистане светочем национальной образованности. Интерес к исламскому прошлому в республике был огромен. Бабур, внук национального лидера, знавший Коран и арабский язык, филологически одаренный необыкновенно (к моменту нашей встречи говорил на всех тюркских наречиях Союза, пассивно владел английским, немецким, французским — активное владение в зоне невозможно по определению, а вот по-русски он говорил безупречно) произвел на культурный слой молодых земляков немалое впечатление. Он создал и возглавил некую организацию тюрок-"культурников", а в 1968 году был наконец посажен на 12 лет как организатор знаменитого антирусского погрома на стадионе "Пахтакор" (по его словам, они думали использовать рупоры стадиона лишь для пропаганды, и стихийно возникшие хулиганские страсти ошеломили и потрясли самих организаторов беспорядков).
Для меня Бабур служил своего рода моделью для познания психологии восточного человека (я-то собирался в Израиль!). Конечно, в принципе по-восточному скрытен (и честолюбив), но ведь в совместной работе и борьбе долго скрытничать невозможно… А в зоне мы вынужденно стояли плечом к плечу против общего для нас противника.
Кое-какие типовые черточки его характера я отмечу пунктиром, хотя допускаю что экстраполирую слишком решительно…
Первое бросающееся в глаза отличие восточного человека от современного европейца состоит в понимании проблем права. На Западе право есть свод установлений, охраняющий границы бытия каждого — в том числе, существа, неприятного, даже враждебного европейцу. Для незападного — право есть доставление преимуществ мне и людям мне близким. То есть по отношению к врагам или просто чужим употребляются совсем иные законы поведения, чем к друзьям или своим. Люди Запада называют такой подход "готтентотским" ("Я тебя ем — это хорошо, ты меня ешь — это плохо"). Общение с Бабуром научило меня спокойнее относиться к подобной социальной практике.
Прежде всего: это все же система морали, а не аморальности. В отношении к "своим" незападный человек может оказаться более серьезным, чистым, преданным, чем европеец. Просто для незападного человека право и мораль не безличны и всеобщи, как, исходя из своего исторического опыта, склонны считать люди Запада, а напротив — конкретны. Право есть привилегия не всякого, но только достойного! Если достоин — пользуешься преимуществами права, если нет — нет.
Вот почему палестинцы имеют право на родину, а такие же мусульмане — курды — нет. И евреи не имеют такого права… Потому что палестинцы свои. А евреи нет. Надо быть не правым, а своим.
Это не коварство, фальшивость, лживость восточного мира, как склонны судить люди для него чужие. Я бы определил это скорее как — детство нации. Она всегда начинается с принципа кровной близости, с племени. А, взрослея, сплачивается на идеях государственного права. Пока идея кровного союза своих еще выше идей государственного права — перед нами нация-ребенок, с присущим детям своеволием, безрассудством, упрямством и агрессивностью — согласен! — но все же не с аморальностью.
Скажем, сойдясь с Бабуром, я узнал, что резня арабов евреями в Дир-Ясине есть фашизм и беспримерное злодейство, а резня евреев арабами в Гуш-э-Ционе — "на то это война, а как на войне иначе". Он искренен в обоих случаях, возмутится, если кто-то обвинит его в двуличии — ничего подобного. Если бы евреи получали оружие от Кремля, то они "подлая кремлевская агентура", если это делают арабы — "что же нам делать, выхода-то нет!" Повторяю, это не лживость — это логика ребенка (к слову, евреев с такой логикой — миллионы…). Когда имеешь дело с незападными людьми, надо всегда держать в уме эту их особенность.
