Петр Астахов - Зигзаги судьбы. Из жизни советского военнопленного и советского зэка

Коридор хорошо просматривается, в нем постоянно маячит фигура часового. Слышны разговоры в соседних купе.

Досадно, что не осталось никаких дорожных записей, передающих достоверность пережитого. Кроме нескольких человек, которых я знал по своей камере, — Васи Смирнова; старшего лейтенанта Жоры Чернышева, тихого, скромного человека, заболевшего в дороге; неряшливого, казалось, никогда не улыбавшегося, художника из Москвы Николая Николаевича Федоровского я, например, больше никого не могу вспомнить из остальных семнадцати.

Мы с Васей оказались внизу у решеток, там светлее от горящей в коридоре свечки. Суматошный день, начатый еще в тюрьме, давно окончился. От волнений и усталости хотелось спать. Человеческое тепло в купе располагало к этому. Наступала первая этапная ночь, ожидание трудных и долгих лагерных будней. Нас везли на работу, о которой было самое смутное представление. Известно лишь то, что едем на Крайний Север, в Заполярный круг, на общие работы, что ожидают нас, тяжелые и не каждому по силам. Предстояла трудная адаптация в лагере.

Вагон еще оставался на запасных путях. Каждый прожитый день отнимал силы, восстановить их будет трудно. Но, находясь в клетке, невозможно что-то изменить.

Прошел первый, затем второй день Нового года, а мы продолжали ждать «попутного ветра». Емкое слово «начальник», вмещающее в себя все аспекты жизни заключенных, обеспечивало и харч, и воду, и туалет — он напоит, накормит, сводит на оправку. Хотя каждая просьба о туалете вызывает у конвоиров недовольство: «… пущу одного — захотят все!» А заключенные молят: «Начальник, выпусти, сил нет!» Но конвоир неумолим и огрызается: «Нет сил? В сапог… твою мать!»

За время этапа на Воркуту нас охраняли все те же «краснопогонники» из внутренних войск. Сочувствия и доброжелательности к 58-й статье они не проявляли. Хамство и грубость — вот отличительные черты столыпинского конвоя тех лет.

Нужно было постоянно помнить истинную разницу в правовых положениях часового и заключенного. Он официальное и доверенное лицо государства, ты — преступник, «фашист», «враг народа». Человеческое отношение к тебе как к личности уничтожено советским режимом раз и навсегда!

Правда, каждый «фашист» считал единственным благом общение в этом мире с заключенными 58-й статьи. Она гарантировала нормальные человеческие отношения. Присутствие же блатных создавало обстановку напряженности, неуверенности и постоянной тревоги. Именно этап был наиболее трудным испытанием такого общения.

Я помню, как впервые резанули мой слух слова, услышанные из соседней камеры. То были слова вора:

— Мужики, воры есть?

Они вбирали в себя что-то непредвиденное и непредсказуемое. Цинизм и насилие парализуют волю людей, потерявших свободу, человек становится безропотным послушником в руках уголовников.

Я сталкивался с этой категорией заключенных и пытался понять их психологию. Страх они наводят на тех, кто их боится. Иначе ведут себя с теми, кто проявляет независимость, тогда отношения принимают характер равноправия. Перед силой пресмыкаются и «шестерят». Конечно, подо всеми подводить общую черту нельзя. Уголовный мир разнолик, можно и ошибиться.

На Крайний Север и в другие отдаленные и необжитые места Советского Союза, в режимные тюрьмы и спецлагеря государство отправляло особую категорию рецидивистов, не поддающихся исправлению в обычных колониях и лагерях. Суровые условия тех мест, строгий режим приводили в чувство неисправимых преступников, тех, кто за единственный и нерушимый Закон принимал закон воровского мира. Отказ от него определял эту категорию «честных» воров в категорию воров-отступников, на воровском жаргоне просто «сук», которые за свое отступничество должны были быть наказаны смертью.

«Ссученные» воры начинали работать. Они шли в лагерные режимные структуры, становились бригадирами, нарядчиками. В угоду начальству применялись самые жестокие меры к тем, кто плохо работал или отказывался работать вовсе.

«Честные» воры и «суки» находились в состоянии кровной мести друг с другом долгие годы. В этом противоборстве верх одерживало большинство. Воры, знавшие состав лагеря при поступлении, еще на вахте просили убежища в изоляторе. В противном случае им грозил вынесенный той или другой категорией воров приговор, приводившийся в исполнение неукоснительно и в указанные сроки.

Когда в лагерях случалась резня, охрана не вмешивалась, лагерное начальство тоже — так оно избавлялось от растущего числа уголовников-бандитов. Бывали дни, когда в лагерях, где шла резня, на местах столкновения оставались десятки задушенных, зарезанных и убитых с той и другой стороны (Воркута, Кирпичный завод № 2, весна-лето 1948 года).

Уголовный мир существовал и продолжает существовать в любых государственных образованиях. Но самая «передовая» в мире общественная система связывала его с царским режимом, присваивая ему приоритет происхождения уголовников.

В социализме же он существовал как «пережиток прошлого». И все годы существования этого строя уголовники рассматривались как жертвы царизма. И только так!

Абсурдность такого вывода дошла до того, что деклассированный элемент по духу своему стал сродни социалистическому отечеству (но без официальных бумаг, подтверждающих эту связь). Урки, воры, разного рода рецидивисты и прочие проходимцы были отнесены к категории «друзей народа», а репрессированные по 58-й статье (или ставшие ими по наветам стукачей, сексотов) «контрики» приобрели уничижительную кличку «фашистов» и «врагов народа». Большего абсурда не сыскать ни в одном государстве мира. А ведь на этом воспитывались поколения!

Нормальному человеку, попавшему в общество блатных, становилось тошно. С первых же минут наступало желание сгинуть, бежать из их окружения.

Но куда? Ведь тюремная камера, вагон-зак исключали это.

Избежать подобных встреч на этапах просто невозможно, поскольку частые нарушения режима, убийства требуют изоляции нарушителей, переброски из лагеря в лагерь, из обычной тюрьмы в «закрытку». Таким образом и создается благоприятная обстановка для контактов простых заключенных с ворами разных категорий. Вор, проехавший дальним маршрутом по территории Коми до Воркуты или по Урало-Сибирской железной дороге, собирает обильную информацию о «дружках» и «недругах». Самые дальние лагеря были связаны невидимыми нитями с воровскими решениями. Час возмездия мог наступить в любом месте при невероятных порой обстоятельствах.

Долгое пребывание в вагоне с блатными превращается в пытку, особенно, если у тебя есть вещи. Они доставляют лишь неприятности, становятся причиной конфликтов, драк, поножовщины, крови.