внезапно обстрелян пулеметным огнем с Литейного моста. Нерастерявшийся Ребиндер приказал взводу сняться с передков и открыть по мосту огонь. Три выстрела шрапнелью рассеяли пулеметчиков.
Эти три орудийных выстрела стали началом конца восстания. Услышав раскаты, толпа, окружавшая Таврический дворец, пустилась в паническое бегство… Прибывший со своим отрядом Ребиндер нашел лишь остатки толпы, не успевшие скрыться. Вскоре подошли верные правительству полки Измайловский и Семеновский. Исполнительный комитет был спасен.
За артиллерийским ударом по восставшим последовал другой, не менее сильный удар правдивым словом…
Работа большевиков на пользу немцев и получение ими от немецкого правительства больших сумм не было секретом для министров Временного правительства. И в распоряжении военной контрразведки, и в Министерстве юстиции были веские данные, вполне изобличавшие Ленина, Троцкого, Зиновьева и других в государственной измене. И если сведения контрразведки носили характер секретных, то данные Министерства юстиции носили строго официальный характер, являясь показаниями прапорщика Ермоленко, данными им начальнику разведывательного отделения штаба Верховного главнокомандующего, о которых последний и сообщил военному министру письмом от 16 мая 1917 года.
Но большевики находились под надежной защитой министров Керенского, Терещенко и Некрасова. Благодаря этому группа государственных изменников, несмотря на наличие столь важного документа, не была привлечена к судебной ответственности.
Подобное попустительство государственным изменникам со стороны названных министров, граничащее с самой изменой с их стороны, сыграло колоссальную роль в истории развития большевизма в России.
Сознавая, сколь сильным ударом по большевизму явится публикация в газете показаний Ермоленко и насколько своевременным будет этот удар в момент восстания, министр юстиции после совета с генералом Половцевым и общественными деятелями Алексинским и Панкратовым предоставил двум последним имевшиеся у него данные для опубликования их. 5 июля в газете «Живое слово» появилось следующее сообщение:
«Мы, нижеподписавшиеся, Григорий Алексеевич Алексинский, бывший член Второй Государственной думы от рабочих Петрограда, и Василий Семенович Панкратов, член партии социалистов-революционеров, пробывший 14 лет в Шлиссельбургской каторжной тюрьме, считаем своим долгом опубликовать выдержки из только что полученных нами документов, из которых русские граждане увидят, откуда и какая опасность грозит русской свободе, революционной армии и народу, кровью своей эту свободу завоевавшим.
Требуем немедленного расследования.
Г. Алексинский, В. Панкратов.
Петроград,
4 июля 1917 г.».
«При письме от 16 мая 1917 года за № 3719 начальник штаба Верховного главнокомандующего препроводил военному министру протокол допроса от 28 апреля сего года прапорщика 16-го Сибирского стр. полка Ермоленко. Из показаний, данных им начальнику разведывательного отделения штаба Верховного главнокомандующего, устанавливается следующее. Он переброшен 25 апреля сего года к нам в тыл на фронт 6-й армии для агитации в пользу скорейшего заключения сепаратного мира с Германией. Поручение это Ермоленко принял по настоянию товарищей. Офицеры германского Генерального штаба Шидицкий и Люберс ему сообщили, что такого же рода агитацию ведут в России агент германского Генерального штаба и председатель украинской секции „Союза освобождения Украины“ А. Скоропись-Иолтуховский и Ленин. Ленину поручено стремиться всеми силами к подрыву доверия русского народа к Временному правительству. Деньги на агитацию получаются через некоего Свенсона, служащего в Стокгольме при германском посольстве. Деньги и инструкции пересылаются через доверенных лиц.
Согласно только что поступившим сведениям, такими доверенными лицами являются в Стокгольме: большевик Яков Фюрстенберг, известный более под фамилией Ганецкий, и Парвус (доктор Гельфанд). В Петрограде: большевик, присяжный поверенный М.Ю. Козловский, родственница Ганецкого – Суменсон, занимающаяся совместно с Ганецким спекуляциями, и другие.
Козловский является главным получателем немецких денег, переводимых из Берлина через „Дисконто-Гезельшафт“ на Стокгольм „Ниа-Банк“, а оттуда на Сибирский банк в Петрограде, где в настоящее время на его [Козловского] текущем счету имеется свыше 2 000 000 руб. Военной цензурой установлен непрерывный обмен телеграммами политического и денежного характера между германскими агентами и большевистскими лидерами. (Стокгольм – Петроград)» [149].
Эффект от опубликования документов превзошел ожидания. Уже накануне, как только командующий прочел этот документ Преображенскому полку, полк выразил готовность идти против большевиков. В казармах пошли обсуждения измены. На следующий день почти все газеты перепечатали эти сведения. Большевики были сильно скомпрометированы.
5 июля восстание было подавлено окончательно. Еще ночью большевистские руководители, поняв, что дело их проиграно, стали принимать меры к исчезновению и сокрытию компрометирующих документов. Рано утром большевистские части стали группироваться около штаба Ленина. С прибытием правительственных войск бунтовщики отступили. Дом Кшесинской был занят, и в нем произвели обыск. Бывшие в Петроградской крепости солдаты и матросы покорно сдали оружие. Оставалось арестовать руководителей.
Когда восстание было подавлено, в Петербург прибыл с фронта особый отряд, а 6 июля вечером появился и сам военный министр Керенский. Министр был очень недоволен действиями генерала Половцева. Еще большей неприятности подвергся министр юстиции Переверзев – ему пришлось уйти в отставку.
Несмотря на такое странное отношение военного министра к подавленному восстанию, был поставлен вопрос об аресте большевистских лидеров. Настоятельно требовали этого военные власти. Пресса была настроена антибольшевистски. Войсковые части, возмущенные разоблачениями в печати, не скрывали своего раздражения. Преображенцы по собственной инициативе арестовали Каменева; конно-артиллеристы схватили в Павловске Суменсон, жестоко избили ее и доставили в Петербург. Публика на улицах избивала иногда отдельных большевиков.
Таково было общее к ним отношение после восстания. Но Керенский и послушное ему правительство думали иначе. Правительство отказало генералу Половцеву в разрешении разоружить рабочих, мотивируя отказ тем, что всякий гражданин имеет право владеть оружием. Колебались и относительно арестов.
Государственная измена во время войны, выразившаяся в работе на воюющую с Россией державу, обвинение в которой было брошено группе большевиков со ссылкой на находившийся в распоряжении правительства документ, не казалась военному министру, юристу по образованию, достаточным основанием для арестов. Он колебался. За ним колебалось и правительство. Наконец военные одолели, и генерал Половцев получил разрешение арестовать до 20 главнейших большевистских деятелей, в числе которых находились Ульянов-Ленин и Бронштейн-Троцкий. Однако Ленин скрылся с Радомысльским. Бронштейн же был освобожден от ареста самим Керенским. Последний нарочито прибыл к Троцкому и отменил арест именем военного министра [150].
Подверглись аресту также и Козловский, Коллонтай, Суменсон, Раскольников, Рошаль, Дыбенко, Луначарский и другие большевики. Некоторые войсковые части были расформированы. Против большевиков было возбуждено судебное преследование, о результатах которого 22 июля в газетах появилось официальное сообщение:
«От прокурора Петроградской судебной палаты
В настоящее время могут быть сообщены без нарушения тайны предварительного следствия лишь некоторые данные, установленные свидетелями и документами, послужившие основанием для привлечения Ульянова (Ленина), Апфельбаума (Зиновьева), Коллонтай, Гельфанда (Парвуса), Фюрстенберга (Ганецкого), Козловского, Суменсон, прапорщиков Семашко и Сахарова, мичмана Ильина (Раскольникова) и Рошаля в качестве обвиняемых по 51, 100 и 108 ст. Уголовного уложения
