После обеда не особенно сильная перестрелка выманила меня из бункера, где я уютно сидел с книгой за кофе. Впереди мерно, как жемчужины ожерелья, поднимались искры заградительного огня. Раненые, которые, хромая, вернулись назад, сообщили, что англичане проникли на участках В и С на главную линию обороны, а на участке А – в полосу обеспечения. Вслед за тем пришла печальная весть о том, что лейтенанты Форбек и Грисхабер пали при защите своих участков и что лейтенант Кастнер тяжело ранен. Другой офицер во время этой акции был странно задет рикошетом; осколок, не коснувшись самого тела, как тонким ножом срезал ему на груди сосок. В восемь часов в мой блиндаж прибыл раненный осколком в спину лейтенант Шпренгер, замещавший командира пятой; он приложился пару раз к горлышку, называемому также «оптическим прицелом», и, цитируя: «Задний ход, Дон Родриго», отправился на перевязочный пункт. За ним, с окровавленной рукой, шел его друг лейтенант Домайер. Он ограничился значительно более краткой цитатой.
На следующее утро мы заняли участок С, к тому времени снова очищенный от врага. Я нашел там саперов, Бойе и Киуса с частью второй и Гипкенса с остатками девятой роты. В траншее было восемь мертвых немцев, два англичанина с кокардами «Южная Африка, Otago-Rifles». Все были здорово отделаны гранатными взрывами. На их искаженных лицах виднелись страшные раны.
Я велел занять баррикады и очистить траншеи. В 14:45 наша артиллерия открыла дикий огонь по лежащим перед нами позициям. При этом в наших попало больше, чем в англичан. Несчастье не заставило себя долго ждать. Крик «Санитаров!» пронесся слева по траншее. Поспешив туда, перед баррикадой в траншее Хекенграбен я увидел труп, бесформенное месиво, – все, что осталось от моего лучшего взводного. Он был убит прямым попаданием нашего снаряда в поясницу. Мундир и клочья белья, сорванные с тела взрывной волной, висели над ним в изрубленных ветвях живой изгороди белого шиповника, давшей траншее свое имя. Я велел набросить на него брезент, стремясь уберечь людей от этого зрелища. Потом почти сразу же на этом месте были ранены еще трое человек. Ефрейтор Элерс, оглохший от взрыва, извивался на земле. Еще одному перебило обе руки в запястьях. Когда он клал брызжущие кровью руки на плечи санитаров, его шатнуло назад. Вся эта группа напоминала героический рельеф: помощник двигался согнувшись, а раненый, хоть и с трудом, держался прямо, – молодой человек с черными волосами и прекрасным, решительным, сейчас мра-морно-белым лицом.
Я посылал связных одного за другим на командные пункты и требовал срочно скорректировать огонь или прислать в траншею артиллерийских офицеров. Вместо ответа включился еще один тяжелый миномет, окончательно превративший траншею в мясной склад. Всюду валялись кровавые ошметки, на которых роились тучи мух.
В 7:15 пришел запоздалый приказ, из которого я узнал, что в 7:30 начнется сильный артиллерийский огонь и в 8 часов два отряда штурмовой роты под командованием Фойгта должны прорваться за баррикады траншеи Хекенграбен. Им следует наступать до пункта А и установить справа связь с параллельно продвигающейся ударной группой. Два отряда моей роты должны были занять отвоеванные участки траншеи.
В спешке, пока начинался артиллерийский огонь, я отдавал необходимые распоряжения, составлял оба отряда и перебросился парой слов с Фойгтом, выступавшим, согласно приказу, через несколько минут. Так как эта история казалась мне, скорее, вечерней прогулкой, я, в фуражке, с рукояткой гранаты под мышкой, шел позади своих отрядов. В момент атаки орудия всей местности были направлены на траншею Хекенграбен. Пригнувшись, мы прыгали от одной поперечины к другой. Все шло удачно, англичане бежали на заднюю линию, оставив одного убитого.
Чтобы объяснить эпизод, происшедший вслед за этим, следует напомнить, что мы продвигались вперед не по позиции, а по одной из множества траншей на подступах, на которых укрепились англичане, или, скорее, новозеландцы, – только после войны, благодаря приходившим из стран противника письмам, я узнал, что мы сражались против новозеландского контингента. На подступах эта траншея, а именно траншея Хекенграбен, проходила по гребню высоты, параллельно лежащей слева на дне лощины низинной траншее. Низинная траншея, которую мы с Фойгтом атаковали 22 июля, была, как известно, брошена оставленным нами там отрядом, то есть теперь в ней были новозеландцы. Обе дороги соединялись поперечными траншеями, между тем из глубины траншеи Хекенграбен лощина не просматривалась.
Итак, я шел, замыкая продвигающийся вперед отряд, и был в прекрасном настроении, ибо, что касается врага, видел до сих пор лишь их убегающие по прикрытиям фигуры. Передо мной замыкающим своей группы шел унтер-офицер Майер, а перед ним в извивах траншей временами виднелся маленький Вильцек из моей роты. В таком порядке мы проходили мимо узкой траншеи, которая поднималась из лощины и вилкообразно впадала в Хекенграбен. Два ее входа, как дельтой, были разделены трехметровой глыбой земли. Я как раз прошел первое отверстие, тогда как Майер был уже перед вторым.
В разветвлениях подобного рода во время окопных боев принято ставить двойные посты, отвечавшие за безопасность. Фойгт то ли упустил это, то ли осматривал траншею в спешке; во всяком случае, вдруг прямо перед собой я услышал полный тревоги крик унтер-офицера и увидел, как он рванул винтовку и мимо моей головы выстрелил во второе отверстие траншеи.
Поскольку мне мешала земляная глыба, я не понимал, что происходит, но мне достаточно было сделать шаг назад, чтоб заглянуть в первое отверстие. То, что я там увидел, ошеломило меня: совсем близко, почти на расстоянии вытянутой руки, стоял атлетически сложенный новозеландец. Одновременно снизу послышались крики еще невидимых нападающих, спешивших по перекрытиям, чтобы нас отрезать. Этот невероятным образом возникший за нашей спиной новозеландец, возле которого я застыл, на свое несчастье не подозревал о моем присутствии: все его внимание было сосредоточено на унтер-офицере, на выстрел последнего он ответил броском гранаты. Я видел, как он сорвал лимонку с левой стороны груди, чтобы метнуть ее вслед Майеру, пытавшемуся избежать смерти броском вперед. Одновременно я выхватил ручную гранату, единственное бывшее со мной оружие, и скорее продвинул ее по короткой дуге к ногам новозеландца, чем бросил. Я не был свидетелем его вознесения на небо, так как это было последнее мгновение, когда я еще мог надеяться на возвращение к прежнему месту. Итак, я быстро отпрыгнул назад и увидел появившегося за моей спиной маленького Вильцека, которому хватило ума укрыться от броска новозеландца, прыгнув мимо Майера ко мне. Брошенное к нам железное яйцо разорвало ему портупею и брюки на заду, не задев его самого. Возникшая перед нами преграда была прочной, тогда как Фойгт и остальные сорок нападающих были окружены и уничтожены. Не имея понятия о случившемся, которому я был свидетелем, они почувствовали себя припертыми к стенке. Крики борьбы и множество взрывов оповещали о том, как дорого они продавали свою жизнь.
