— Что эту сволочь перевязывать! — и штыками винтовок прокололи грудь юнкеру.
Я кричала, что раненых не добивают, на что один из них мне ответил.
— Теперь такая мода, ведь это буржуй, враг народа.
Не знаю, как я дошла до гостиницы «Метрополь», — я знала, что там есть вооруженные наши солдаты.
Когда я вернулась в комитет, все испугались моего вида. Как я ни протестовала, Крылов заявил, что мне больше не позволит выходить, солдаты все сделают сами.
Я попросила отправить папиросы в училище. Взялся за это дело Суцук. Папирос у нас было много. Солдаты набрали в мешки столько, сколько можно было снести, и отправились в училище, чтобы заодно доставить также сведения об артиллерии на Воробьевых горах. Такие переходы были опасны, все время нужно было идти под градом пуль Затем Крылов сообщил мне, что совет, т. е. большевики, приказал нам убраться из «Дрездена» и что рабочие забрали находящиеся там 30 пар сапог совсем новых, которые я купила, и 40 шапок. Оставили свои рваные, надев наши новые. Я предложила Крылову сейчас же поехать в Совет, что мы и сделали.
Нас принял какой‑то член исполнительного комитета, вольноопределяющийся еврей, которому я заявила, что красноармейцы нас ограбили.
— А вам какое до этого дело? — спросил меня член исполнительного комитета.
Тут я вспылила.
— Как — какое дело? А кто достал эти вещи, кто дни и ночи собирал гроши, чтобы помочь пленным, как не я?
— Успокойтесь, успокойтесь. Кто вы такая? Крылов объяснил, кто я.
— Хорошо, сейчас же выдадут вам 30 пар сапог из нашего склада, а вместо шапок получите 20 шинелей.
Последнее весьма пригодилось нам для офицеров.
Бои все разгорались. Юнкера заняли Театральную площадь, гостиницу «Метрополь». Здесь очень помогли солдаты. Но силы большевиков значительно увеличивались, в то время как ряды сражавшихся против большевиков уменьшались, теряя убитых и раненых.
Наш комитет возмущался: что делают офицеры? Почему не идут все в училище? Чего ждут и на кого надеются?
В Москве было тогда зарегистрировано около 55 000 человек с боевым прошлым, принимавших участие в мировой войне, и много других незарегистрированных. Если бы они все вышли на улицу — то представляли бы силу, с которой большевики вряд ли справились.
В свое время петербургский Генеральный штаб предупредил офицеров секретным приказом о том, что большевики готовят им резню. Ясно указывалась необходимость сорганизоваться и привлечь к себе наиболее надежных солдат. А дрались дети, юнкера, кадеты, гимназисты и небольшая часть офицеров–героев! Куда же девались русские люди, кричавшие прежде о Царе и о Родине?
Я не могла вернуться к себе, важные дела требовали моего присутствия в комитете. Туда с улицы, где шел бой, приходили офицеры отдохнуть, поесть и возобновить запас патронов. Они сообщали все новости. Так мы узнали, что формируется добровольческая армия во главе с генералом Алексеевым, не то в Кисловодске, не то в Новочеркасске. Эта затея меня тотчас заинтересовала, я предложила послать солдата к Алексееву сообщить о нашем Союзе и получить указания, как действовать. Денег в моем личном распоряжении было достаточно. Вскоре и поехал унтер–офицер Хоменко. В письме мы просили генерала Алексеева выслушать нашего представителя и принять от него 3000 рублей на армию. Письмо все подписали. Вечером 28 октября Хоменко уже выехал в Новочеркасск.
Я была очень измучена, еле ходила и решила отдохнуть у себя. Но по Арбату двигаться было нелегко. Я была в форме сестры, в карманах йод и бинты на всякий случай, да несколько сот папирос (авось встречу наших солдат).
Пройти на Арбат было трудненько, я пробиралась часа четыре. Наконец на Арбате, встретив отряд юнкеров, я дала им папирос. Как обрадовались, не курили вторые сутки! Всех домашних поразил мой приход. Не знаю, на что я была похожа, знаю только, что невероятно грязна.
Началась обычная для тех времен жизнь, с дежурствами домовых комитетов на лестницах. Из дому нельзя было высунуть носа, над Арбатом все время летали артиллерийские снаряды, направляемые в Александровское училище и попадавшие в частные дома. День и ночь шла пальба. Велика была моя радость, когда ночью, во время орудийной стрельбы, сидя на лестнице и услышав стук в дверь, я увидела юнкеров. Кто‑то из нас отпер.
— Здесь живет сестра Нестерович?
— Здесь. Что вам угодно?
— Мы хотели узнать, жива ли она; говорили, будто убита на Театральной площади.
Я хотела сейчас же бежать с ними в училище, но домашние удержали. Ночь провели мы на лестнице в дежурствах, а под утро разошлись по квартирам — поспать немного. Только и думалось о том, как бы пробраться в комитет или в училище. К тому же один купец обещался дать 2000 рублей. Жаль было терять эту сумму. Пригодилась бы теперь.
Наконец я решила во что бы то ни стало убежать из дому… В 9 часов утра мой и след простыл. Все еще спали, когда я ушла, оставив записку на столе: «Ухожу в комитет. Когда вернусь, не знаю. Целую. Ваша Мушка».
Когда я пришла к купцу за обещанными деньгами, — не помню теперь, кто это был, — жертвователь мой немало удивился.
— А я боялась, не раздумали бы дать…
— Нет, сударыня, за храбрость вашу добавлю еще три тысячи, получите пять.
Как я торжествовала, деньги были очень нужны. Ведь из комитетских сумм нельзя было брать…
Часа в два я попала в комитет. Солдаты шумно обрадовались. Крылов рассказал, что обошел все рабочие кварталы: много народу присоединяется к большевикам, идет к ним четыре тысячи рабочих из Петрограда; горсточке наших героев не выдержать! Я просила Крылова напечатать побольше удостоверений о принадлежности к нашему Союзу.
Что‑то тянуло меня в Александровское училище, хотя солдаты и не хотели пускать. Взяв с собою три фунта сала, я все‑таки вышла, да напрасно. Продолжалась сильная пулеметная и ружейная перестрелка. До позднего вечера я пряталась в подворотнях. Лишь поздно вернулась домой на Арбат, опять не попав в училище.
Москва переживала ужасные дни. Я узнала, что в Александровском училище два дня все не ели, а пробраться туда не было никакой возможности. Как львы, кряду восемь дней дрались герои–патриоты, которых оказалось так мало в России. На восьмой день полковник Рябцев сдал Александровское училище и поручился за безопасность всех в нем находившихся. Всюду было слышно: измена, измена.
В Александровском училище те, кто были там, решили — прямо на Дон, к Каледину, или — соединиться с Корниловым, пробивавшимся со своими текинцами из Быхова тоже на Дон. Решили искать помощи в комитете бежавших.
