Наш «медведь» Саша со знанием дела сразу схватил двоих, стукнул их друг о друга лбами так, что они, отключившись, упали поодаль. Осталось немцев двое. Но к этому времени нашего заморыша Бута первым ударом нокаутировал один из четверых немцев, значит, Саша остался один против двоих. И если ему повезло с первой парой, то с этими пришлось изрядно повозиться. Ему удалось зажать одного между ног, а с другим действовать руками. К тому же надо учесть, что этот другой был под стать силачу Саше. Но нет таких силачей на свете (мы были уверены в этом), кого не смог бы победить наш.
Саша своей ручищей, как клешней, сдавил горло уже пытавшемуся вытащить оружие фашисту, а потом очень легко справился и с последним, что мешал ему между ногами. Все произошло без единого выстрела. Но этим не закончилось. Самое тяжелое было впереди.
Один из поверженных, чуть придя в себя, ползком-ползком скрылся с места схватки. Следовательно, мог вызвать подкрепление. Саша, изрядно помятый, подхватил, подбросил на плечо своего друга и поспешил убраться подальше как можно скорее. Но легко сказать — поспешил. С ящиком на спине и с раненым дружком, хотя и малюсеньким, по канавам, вязкой глине да через заросли не побежишь.
А тут дружок своими стонами и просьбами бросить его спокойно умирать и спасаться самому действовал на нервы так, что и впрямь хотелось бросить «этого дурня».
«Мне больно, ты меня трясешь! — возмущался Бут. — Ты делаешь это нарочно, брось меня!» «Будешь злить, так действительно брошу, вот только найду кустарник поколючее, чтобы тебе, паразиту, там подохнуть побыстрее», — угрожал Саша. Казалось, это не два друга, один из которых спасал от смерти другого, а два врага, один их которых тащит другого на заклание.
Возвратились ночью. Как выяснилось, наш «медведь» шел без передышки часов пять. Маленький Бут своей жизнью был обязан другу. У него оказались сломанными рука и нога, а на голове кровоточила рана.
После госпиталя Бут вернулся опять к нам и стал тенью своего спасителя. Тот же относился к нему как к приблудному щенку. Но всегда брал в напарники только Бута. «Легче тащить в случае чего», — шутил он.
Да, чуть не забыла. Наш Саша за спасение друга был награжден медалью «За отвагу». Хотя, по нашему мнению, он вполне заслуживал ордена. Но кто в те годы задумывался или обижался! Все выполняли свой долг. И приказы.
По этому поводу вспоминается коротенький, но яркий эпизод из нашей жизни.
Появился у нас лейтенантик, который был о себе высокого мнения. И мстил он всем, кому не глянулся. Этот лейтенант просто возненавидел одного нашего радиста — сержанта Андрея, который, видимо, дал лейтенанту понять, кто есть кто. Андрей спокойно сносил его выходки, исполнял даже глупые приказы, был вежлив, подчеркнуто корректен. Но и его терпению пришел конец.
Приблудилась к нам собака. Овчарка. Все ее любили, но больше всего привязалась она к Андрею. Ни на шаг не отставала от него и спала около его машины-рации.
Лейтенанту взбрело в голову развлечься. Однажды вечером, после ужина, он, бросив кость, скомандовал: «Сержант, наперегонки с Бобом бегом марш за костью!» Стоявшие рядом ребята знали о причудах этого офицера, но сразу поняли, что сейчас что-то произойдет. Однако увидели, что подчиненный боец, не задумываясь, поспешил выполнять приказ.
И вдруг на финише прозвучала другая команда: «Боб, ату! Взять его!» Боб, как ошпаренный, кинулся прямо, но не на Андрея, а на лейтенанта, сбил его с ног и впился ему в руку. Крики, визги лейтенанта — все смешалось. Боб вполне мог нанести серьезное ранение, но Андрей бросился к разъяренному псу и увел его от перепуганного любителя шуток.
Сержанту грозило серьезное наказание. Но у нас было умное начальство. И все обошлось, правда, не без нашего участия и помощи в оценке всего происходящего.
Не могу не рассказать о том, как складывались отношения с этим офицером у нас, девушек. Он был послан в нашу роту уже после окончания войны, чтобы проводить с нами занятия по уставам и строевой подготовке. Нашей строевой подготовкой до него занимался старшина. А с появлением этого лейтенанта произошли существенные изменения.
Он изощрялся в придумывании разных спортивных упражнений, как-то: прыжки и бег с препятствиями, ползание по-пластунски и др.
Более того, он стал намекать то одной, то другой на интимные встречи. Заранее уверенный в победе, позволял себе вольности. Но, естественно, каждый раз получал резкий отказ. Он не понял и оскорбился. Придирки к нам участились, незаслуженные наказания следовали одно за другим.
Как-то на занятиях по уставам он стал нас оскорблять, называя тупицами, даже проститутками. И вот наша Оля, самая отчаянная среди нас, молча встала и медленно подошла к нему. Засунув руки за ремень, вразвалочку подошла к нему близко-близко и, глядя ему в глаза, медленно, тихо-тихо зловеще прошептала: «А ну-ка повтори, гад, что ты сказал? Что ты сейчас, тыловая крыса, пропищал? Повтори!» Он сначала растерялся, а потом свое привычное: «Встать! Смирно!» Но никто не услышал его команды. Оля, а вслед за ней все мы выдали такое, что ему, уверена, никогда еще не приходилось слышать в его тыловой благоустроенной жизни.
Это «бабий бунт», спровоцированный им же, испугал его. Ничего подобного от нас он не ожидал.
Мы же, в свою очередь, сами от себя такого не ожидали. Может, потому, что на фронте уставы не были законом общения и нормой поведения. На фронте существовал другой, человеческий закон, основанный на высокой себестоимости человеческих чувств, на уважении, что и являлось залогом соблюдения всех уставных отношений. Потому, видимо, на фронте не было «внеуставных» отношений. Все очень хорошо знали цену человеческой жизни.
А наши друзья-ребята по-настоящему любили и глубоко уважали нас.
А этому? Откуда ему знать, какой ценой достается жизнь, любовь, счастье и потери?
Война — это проверка человека на ВСЕ.
Несколько слов о нашем весельчаке-балагуре. Звали его Вася-трепач. Это имя он воспринимал как почетный титул. Без него не обходилась ни одна сходка. Он вносил заряд веселья и бодрости даже своим присутствием. Аура у него, видимо, была такая положительная для окружающих. Стоило только взглянуть на него — невольно улыбнешься.
Смешная такая внешность. Очень маленький, веснушчатый, носик-пуговка, глаза-искорки. Вертелся, крутился, как юла. Ни минуты не мог стоять или посидеть спокойно.
Наряды вне очереди дождем сыпались на него почти каждый день. У него их было столько, что, можно считать, он постоянно был в «наряде вне очереди».
Трудно сказать, какую же основную нагрузку он нес в нашей роте. Его всегда видели колющим дрова, чистящим котел, таскающим мешки на кухне. Постоянный работник при Филиппе.
