Приезжайте, расскажу про всех. Как жаль, что Вы бросили писать. Напрасно.
Садовской – Шереметевой
14 августа 1924 г. Нижний
<…> Просьба к Вам, дорогой друг – простите, что беспокою.
Не можете ли Вы узнать адрес (частный), имя и отчество наркомздрава Семашко. Я хочу просить его о поездке в Москву на казенный счет, – если это удастся, мы скоро с Вами увидимся…
За почерк, особенно скверный сегодня, простите: весь день писал повесть и адски устал.
Садовской – Шереметевой
14 августа 1924 г. Нижний
<пространное письмо с просьбой помочь ему устроиться в клинику проф. Дорошкевича (где лежал в 1917-18 гг.) для лечения «на казенный счет» с припиской: «Помните главное, я инвалид, заболевший на советской службе и получивший за это пенсию 15 руб. в месяц!»>
Меня берет сомнение, имею ли я право тревожить Вас, посылать к Дорошкевичу, требовать помощи <…>. Но с другой стороны, думается, что 25-летняя дружба что-нибудь да значит.
Есть люди, тактичные от природы, другие, благодаря воспитанию, и есть нетактичные от рождения, дикие – им воспитание не поможет: таков я. У меня всё выходит не по-людски.
Fiat volunta tua! [91]
<…> А все-таки Вы напрасно искушаете Бога. Я бы за глаза поменялся с Вами участью. Иметь детей, здоровье, ноги – Боже, какое счастье!
Шереметева – Садовскому
1925 г.
Сегодня, разбирая свои старые письма и вспоминая старое, меня заставил задуматься вопрос: пробежала ли между нами черная кошка или просто встретились люди и увидели, что они совершенно чужие, и разошлись. Представляю эти вопросы на разрешение Вам, многоуважаемый Борис Александрович. Как я выяснила, люди, именовавшие себя старыми друзьями и знакомыми, жили в Москве чуть ли не до лета и не могли черкнуть открытку.
Менять отношение к людям больно в известные годы.
А засим желаю Вам всего хорошего и остаюсь «известная» Вам
Ольга Шереметева
Садовской – Шереметевой
30 августа 1925 г. Нижний
Дорогая Ольга Геннадиевна! Никакой черной кошки я лично не видел, а если и пробегала таковая, то только с Вашей стороны.
И письма Ваши и краткая беседа с Вами в Москве убедили меня, что Вы одержимы жестокой ипохондрией, что Вы больны, и если будете продолжать так же, то можете кончить нехорошо. Вы ушли в дебри собственного «я», опоры извне не имеете и даете призракам Вашего воображения разрастаться до размеров исключительных. Ведь мои последние 3-4 письма вы оставили без ответа, а почему?.. Если я Вам не дорог нисколько, а превратился во «многоуважаемого», то значит я вам и не нужен. Так я и понял…
Что же – дуйтесь, воображайте, выдумывайте, если у вас бессонница, так это можно и невесть что насочинять. А подумали ли Вы, что дни бегут, что нас мало, что я и Вы, старые друзья, любившие когда-то друг друга благородно и бескорыстно – так пристало
ли нам тратить на глупости «судьбой отсчитанные дни»?
Что до меня – я отношусь к Вам по-прежнему. Снова протягиваю Вам руку, и если Вы и теперь ее оттолкнете, то это будет уже не по моей вине.
…4 июля ст. ст. я женился на княжне Татьяне Владимировне Звенигородской [92], сестре известных Вам князей.
Если хотите, будем переписываться, как старые друзья, а не перепискиваться, как мыши, бросьте духовное подполье и верьте, что у Вас есть прежний друг, мечтавший до самого последнего времени о возможности быть Вам полезным и оказать Вам поддержку по мере сил.
Нежно целую Ваши руки
Борис Садовский
Шереметева – Садовскому
19/6 сентября 1925 г.
Сказать Вам не могу, милый Борис Александрович, как меня обрадовало Ваше письмо (несмотря на все Ваши «теплые» слова по моему адресу). Но когда я узнала, что Вы женитесь, я была очень, очень рада. Вы не одиноки больше… Я так давно желала Вам этого, ждала, что вот-вот Вы мне это сообщите, и я от души поздравляю Вас и Вашу жену.
На меня последнее время нашел запой чтением, и очень хотелось бы знать Ваше мнение по поводу многого. Например, как вы относитесь к А. Ахматовой, Есенину (не удивляйтесь), Безыменскому. Читали ли вы «Конспиративную тайну» Шипулинского [93]? Все наши Вас поздравляют.
Садовской – Шереметевой
1925г.
Дорогой друг, Ольга Геннадиевна! Не сочтите за умышленную небрежность мое долгое молчание – не мог писать. Вот уже 45 стукнет, а всё волнуюсь и обновляюсь духом. В письме всего не упишешь. Это письмо передаст Вам моя жена. Вы тепло отнеслись к ней в письме, надеюсь, также приласкаете и при встрече.
Книжек, о которых Вы пишете, не знаю. Ахматова – Надсон в юбке. Есенин – хулиган (это по личному знакомству, а стихов его не читал). Как живу? Ах, приезжайте в Нижний – вот и увидите.
Пишите – буду отвечать тотчас, ибо теперь настроился и похож не на бесструнную, а на самую настоящую балалайку.
Шереметева – Садовскому
21 ноября 1925 г.
…Если Вы настроились, то я даже не расстроенная балалайка, а просто балалайка без струн. Страшно много дела, и очень занята… Не сердитесь, что пишу ерунду, дети болтают и ужасно мешают.
Садовской – Шереметевой
9 марта 1926 г. Нижний
<…> Жена у меня хворает: туберкулез. Устроиться в Москве ей не удалось, а здешний климат неотразимо ведет ее к могиле! Вон, как мрут молодые люди: Есенин, поэтесса Л. Рейснер [94] — все мои знакомые…
Садовской – Шереметевой
5 мая 1928 г. Нижний
Христос Воскрес! Дорогая Ольга Геннадиевна!
Вы недовольны сухостью и краткостью моих писем – знаю – но иначе и невозможно, раз нет постоянного живого общения. Тем для беседы у нас нет, и приходится перебирать старье или говорить отвлеченности. Вот погодите, скоро приеду в Москву на целый месяц, и тогда найдется о чем спросить и ответить.
У меня к Вам маленькое дело по книжной части. Я разбираю и привожу в порядок мою библиотеку и хотел бы пополнить коекакими книгами. Вот что мне нужно:
Записки Вигеля, 2-е изд., 1892
Записки Порошина
Соч. Нарежного
Стих. Языкова, изд. 1858. [95]
И вообще из мемуаров или старой русской литературы. Булгарин, Марлинский, Лажечников, Кукольник [96] – всё это мне подойдет.
