Так как Палий лишился своей конницы под Старой Гутой, можно было не опасаться ни за фланги и тыл, ни за сабельную контратаку. Не оставив ни одной сабли в резерве, полк в полном составе летел на вражеский заслон. На правом фланге, обгоняя бешеные тачаночные тройки Григория Ивантеева, скакал со своими людьми сотник Васильев, рядом с ним — Кикоть, на левом фланге — прикрываемые пулеметами Фридмана башкиры и латыши Жана Силиндрика. В центре, стремясь рассчитаться за Храмкова, неслась, распустив по ветру черные паруса бурок, сотня кубанцев.
Из-за темных верхушек яблоновских верб и тополей ударили первые лучи бледного ноябрьского солнца.
В бою за Яблоновку отличился взводный командир Панас Почекайбрат. Продвижению правого фланга сотни мешала окопавшаяся на окраине села группа вражеских стрелков. Почекайбрат, сжав бока Орлика, полетел на карьере вперед. Положив на полном скаку коня и прикрывшись его корпусом, забросал диверсантов гранатами. Сотня полтавских незаможников ворвалась в Яблоновку, но за этот успех заплатил жизнью прекрасный наш товарищ — камеронщик Почекайбрат.
Семивзоров, получивший вместо двух убитых под ним трофейных коней чудом уцелевшего Орлика, прислонившись спиной к седлу, свернул цигарку, достал из кармана «адскую машину». Зажав кремень тремя пальцами, пустил в ход тяжелое кресало. Но рука, устав от напряженной сабельной работы, дрожала, удары были неточны. Слабая искра, попадая на распушенный конец шнура, тут же гасла. Казак, разозлившись, сделал секундную выдержку, нацелился, сощурив единственный глаз, отрывисто чиркнул кресалом по кремню, над которым мгновенно вспыхнул сноп красноватых искр. Закурив, казак осмотрел еще раз нового коня, потрепал его по шее.
— Да, не то что мой дончак Шкуро, — глубоко вздохнул кавалерист, — царство ему небесное, но и ты добрый конек. И хозяин был у тебя добрый. До чего же вертел шашкой ловко, не хуже станишника...
Услышав слова, слетевшие с уст Семивзорова, я сравнил жизнь бойца-мечтателя Почекайбрата с той вспышкой искр, что зажгла гарусный шнур в руках донца. Ослепительным, чудесным пламенем сгорела душа большевика, чтобы зажечь своим жаром сердца других...
Над селом, освещая поле боя, поднялся сияющий бледным золотом огромный диск солнца. Для многих петлюровцев из отряда Палия это был последний восход. У Яблоновки, впереди переправы, под казачьими клинками скатилось много бандитских голов. Палий пожертвовал заслоном. С ядром банды переправился через речушку и бросился дальше на север.
Авантюристы, обещавшие Пилсудскому в одну неделю завоевать Украину, теперь, стараясь спасти свои продажные шкуры, позорно бежали. Как мышь к норе, устремились они к спасительным лесам.
8-й полк совершал обходный маневр, а 7-й, охваченный наступательным порывом, отрезав часть банды и изрубив ее, ринулся по следам Палия. Попадались по пути то сломанные повозки, то пристреленные кони, оброненные ящики с патронами. Все свидетельствовало о поспешном бегстве врага.
Под Яблоновкой чаша весов вновь, и на сей раз окончательно, склонилась в нашу сторону. И не мы уходили от Палия, а он убегал от нас. Не он, шедший «спасать» Украину, старался навязать нам бой, а мы ринулись в погоню, стараясь во что бы то ни стало добить банду.
Кони — наши боевые друзья — за несколько дней постоянных маршей и атак, с кормежкой на ходу, крепко сдали. Они уже не так рвались вперед, как в начале похода. Но с селянскими лошадками Палию было больше забот. Тихим шагом они могли добросовестно работать от зари до зари, не уставая. Тут же, то и дело нахлестываемые нагайками, они выбивались из сил. А менять подводы в деревнях теперь уже не позволяла обстановка. То, что было в Гусятине и в Згарке, не могло повториться.
Дистанция между нами и противником все сокращалась. Спасая ядро, атаман все чаще и чаще вынужден был жертвовать отдельными частями банды. Наши атаки непрерывно следовали одна за другой. Каждая из них отхватывала у Палия не один десяток штыков. И после каждой схватки мы чувствовали, что гайдамаки сдают, хотя они, все время прячась в засадах и укрытиях, пользовались пулей, а мы, скача по чистому, открытому полю, — клинком. Остались уже позади Яблоновка, Бычева, Мшанец...
Падали люди, лошади. На двадцатом километре преследования, во время атаки под селом Рогозным, мы оставили лучших наших воинов — Перепелицу и Саранчука. Потеря товарища, ранение друга вызывали еще большую ярость бойцов.
Полк стремительными конными атаками последовательно сбил бандитов с пяти рубежей.
Перед нами расстилались осенние поля, кое-где покрытые зеленым ковром нежных всходов озимых. Еще с утра звеневший под копытами грунт теперь, к полудню, размяк, и движение развернутых боевых порядков затруднялось зыбкостью вспаханной почвы.
Холодные лучи солнца освещали далекие Авратинские и Янушпольские леса, куда в поисках спасения рвались преследуемые нами бандиты.
Чудо-труба Афинуса Скавриди
Впереди тяжелой преградой встали огромные Стетковцы — шестой рубеж обороны Палия. Наши силы были на исходе, но еще хуже обстояло дело у бандитов. Ожидая заслуженной расплаты, они отбивались с особым упорством, используя в качестве укрытий деревья, высокие плетни крестьянских дворов.
Еще на подступах к селу из-за могучих стволов столетних осокорей и выделявшихся ярким осенним убором осин бандиты встретили нас метким огнем.
И парившая голубым дымком черная, развороченная плугом земля, и синевшая на горизонте гряда далеких лесов, и обвисшие, словно расплетенные косы, по-осеннему яркие ветви берез — все, все навевало неизъяснимую, тихую грусть.
На рассвете, когда мы в спешке покинули Терешполь — место ночлега, крикливые стаи черных ворон, появившись неведомо откуда, сплошной тучей ринулись к Яблоновке, куда, стремясь настигнуть петлюровцев, скакали неудержимо и мы.
— Чуют поживу! — сверкнув единственным глазом, проговорил Семивзоров. Пересев на четвертого уже коня, он сразу как-то потускнел. На походе реже пел. Часто и жадно курил.
И сейчас, наблюдая за прожорливым вороньем, расклевывавшим на стетковецких полях неожиданно богатую добычу, Митрофан, кликнув Халаура, словно близость верного стража могла уберечь его от беды, с какой-то дрожью в голосе сказал:
— Разгулялась проклятая погань! И во сне томила какая-то ерундиция... — Не получив ни от кого ответа, казак грустно запел:
Ты не вейся, черный ворон,
Над моею головой...
Управлять подразделениями при чрезвычайно широком фронте атаки можно было лишь с помощью звуковых сигналов, и штаб-трубачу Скавриди досталось изрядно в тот день. На лошадях мы представляли довольно заметную мишень. Одна из пуль пробила раструб Афинусовой сигналки.
