Голова свирепо оглянулся на мужиков, стоявших без шапок.
— Ну, чего уставились! Марш отсюда! А вы, господа проезжие, будете отправлены в уездный город.
26 февраля Жуков и Степанов были отвезены в тюрьму в уездный город Остров. Затем они были доставлены в Петербург и заключены в Петропавловскую крепость. Началось следствие.
Допросы… угрозы… угрюмые стены камеры, решетка, шаги часовых…
Жуков держится точно кремень. Жандармы слышат от него одно и то же. Он, Жуков, ездил в имение Мариенгаузен к знакомому Степанова. Хотел найти там себе службу.
Больше ничего не знает.
Степанов крепится. Но недостает опыта. Жандармы ловят его на отдельных словах, цепляются, мучают уловками, стремятся сломить волю.
Нервы не выдержали. Быстро утомляющийся, впечатлительный, Дмитрий не смог устоять. Однажды он заявил, что получил типографские принадлежности от Утина, который привел к нему Вейде, дал деньги на расходы. Ему Степанов отвез готовые 300 экземпляров журнала «Земля и воля».
Вернувшись в камеру, Степанов пришел в отчаяние от своего поступка. В тот же день он написал объяснение. Все сказанное им об Утине — низкая клевета, вызванная ненормальным состоянием. Экземпляры «Земли и воли» он никому не отдавал, а уничтожил дорогой, так как оттиски были никуда не годны.
Показание Степанова, данное 28 апреля, стало известно Центральному комитету «Земли и воли».
Вскоре в сумраке конспиративной квартиры двое вели серьезный разговор. Слепцов доказывал Утину необходимость немедленного отъезда за границу.
Николай пытался возражать, но Слепцов стоил на своем.
— Прежние наши потери были вызваны внезапным нападением врага. Было бы непростительно теперь, зная об опасности, отдаться в лапы долгоруковской шайки. Вы будете полезны там, где она не имеет силы.
Возразить было нечего. Началась спешная подготовка к побегу.
Ушел из западни
В среду 1 мая 1863 года Николай вышел из дому в два часа дня. Домой уже не вернулся.
Вечером в кабинет отца постучал Евгений. Старик Утин сидел в кресле, глубоко задумавшись. Он жил в вечной тревоге. Страх за благополучие всей семьи давно боролся с желанием спасти Николая от грозившей опасности.
— Папенька, мне Николай поручил переговорить с вами.
В глазах старика мелькнуло вопросительное выражение.
— Почти неделю тому назад, — понизив голос, начал Евгений, — Николай был предупрежден о том, что его собираются арестовать. Он молчал, потому что привык к мысли, что его не минует общий удел людей, однажды заявивших себя противниками деспотизма. После выхода из крепости уже девятый раз его намеревались арестовать.
Глаза старика вспыхнули, он наклонился вперед.
— Николай отказался бежать, — продолжал Евгений. — Мысль об этом была ему слишком непривычна. Он ждал ареста. Наконец вчера ему сказали, что медлить нельзя. Предложили деньги и все необходимое для побега. Он ответил, что может подвергнуть ответственности вас, как поручителя. Лучше погибнуть, чем стать подлецом. Ему отвечали, что будет гораздо хуже, если он останется. Его будут годы морить в крепости. Говорили, что отец не будет отвечать за совершеннолетнего. Разные мерзавцы, конечно, за-
хотят вытянуть у отца деньги, но отец потеряет в сто раз больше, если сын окажется в крепости. Николай подумал и решился. Сегодня он уехал.
Отец в изнеможении откинулся на спинку кресла.
— Но почему он не простился?.. Как он мог уйти, ничего не сказав…
— Он не мог. Тогда все члены семьи стали бы соучастниками побега. Он и мне сказал, только уже уйдя из дома. Через две недели из Брюсселя он напишет.
— Только бы добрался благополучно, — дрожащим голосом произнес отец, — через сколько опасностей ему еще придется пройти… Нужно облегчить ему успех.
Старый банкир тяжело поднялся.
— Пока мы ничего не знаем, — уже деловым тоном заговорил он, — будем считать, что он уехал куда-нибудь поблизости.
Через несколько дней за обедом, когда собралась вся семья, отец спросил:
— А где же Николай? Я уже несколько дней не вижу его
— Уехал в Гатчину, — ответил Евгений.
— Нужно послать туда, узнать нем. Он не возвращается слишком долго.
Началась инсценировка поисков.
Полиция оставалась в полном неведении. Лишь 7 мая, изругав подкупленного дворника Утиных, квартальный надзиратель написал донесение о побеге поднадзорного. Медленно двигаясь по инстанциям, бумага надолго застряла в канцелярии обер-полицмейстера Анненкова
Чтобы отвести удар от семьи, отец Утина, выждав две недели, в течение которых Николай должен был достигнуть Бельгии, решил сам сообщить начальству о сыне.
Утром 14 мая элегантный чиновник особых поручений докладывал Суворову о письме Утина-старшего.
— Как, разве он все еще не арестован? — произнес князь заученную остроту.
— Ваше превосходительство, это письмо его отца, коммерции советника Исаака Утина. Николай Утин скрылся.
— Как хорошо, что я не разрешил ему ехать за границу. Он, конечно, не вернулся бы, а вина осталась бы на мне! Теперь это относится к ведомству обер-полицмейстера. Будьте любезны, переправьте, пожалуйста, письмо ему.
Анненков бушевал. В его ведомстве началась запоздалая суматоха. Был отдан приказ городской полиции — «собрать сведения, не находится ли здесь, в Санкт-Петербурге, бывший студент Николай Утин, который по показанию отца его не является в дом уже более двух недель». Затем был отдан приказ произвести формальное следствие о побеге Николая Утина. Во главе следственной комиссии был поставлен генерал-майор Огарев.
К ответу притянули отца. Как допустил он побег сына, взятого им на поруки?
Но у того талантливый юрист — Серебряный. С его помощью коммерции советник Утин упорно защищался в следственной комиссии. Доводы были несложны. Сын его, Николай, живя в отдельной квартире, приходил к нему только обедать и иногда не являлся по нескольку дней, так что он за ним уследить никак не мог. К тому же поручительство не было составлено по законной форме. То была просто какая-то бумажка, из которой нельзя понять обязанности поручителя.
Обвинить отца в соучастии в делах сына не представлялось возможным. Однако его оставили под домашним арестом.
А Николай все еще не добрался до Бельгии. О нем уже второй месяц не было никаких сведений.
Покинув дом 1 мая, он отправился на указанную заранее квартиру. Парикмахер и портной сделали Николая неузнаваемым. На следующий день его уже отправили из Петербурга, дав подробные наставления о маршруте, которым он должен был пробраться за границу. Всем делом руководил Центральный комитет «Земли и воли».
