Но за два дня до премьеры меня вызвали в НКВД и сказали, что Тамара как «враг народа» не имеет права играть в этом спектакле, а Анна Абрамовна не имеет права работать в Микуни.
Но так как приглашения на спектакль уже были разосланы, а срыв концерта имел нежелательные последствия, то разрешение на один спектакль было получено, хотя и предполагали, что после концерта Тамару вновь арестуют. Нервы у нас были напряжены до предела. Но спектакль прошел с большим успехом. В сцене, где я должен был оттолкнуть слегка Тамару от себя, я сделал это так сильно, что она буквально пролетела всю сцену. Этой же ночью (после спектакля) Тамара нелегально убежала из Микуни и скрывалась до самой смерти Сталина и только в 1956 году была полностью реабилитирована, затем окончила театральный институт. Сейчас она живет в Ленинграде и написала книгу о своей нелегкой судьбе и тех людях, кто был с ней в лагерях, «Жизнь — сапожок непарный».
После этого спектакля больше я никогда в жизни на сцене не выступал. В августе 1952 года я уехал в Ленинград, где поступил учиться в железнодорожный институт».
Анна Абрамовна и ее муж были реабилитированы только в 1956 году, получили прекрасную квартиру в высотном доме, где находится гостиница «Украина», но ее все время мучил вопрос, где находится Андрей — сын Бруно Ясенского от первого брака. Когда мужа и ее арестовали, мальчика отправили в детский дом, и с 1938 до 1956 года о нем ничего не было известно. Все запросы относительно судьбы Андрея оставались без ответа. И только в 1956 году после опубликования в журнале «Новый мир» романа «Заговор равнодушных» Ясенский-младший нашелся и рассказал о своей нелегкой судьбе.
Впоследствии Анна Берзинь говорила: «Я осталась жива благодаря Семену Ивановичу Шемену». Кто же в те годы не слышал этого имени! Почему он благоволил А. Берзинь? Может быть, она напоминала ему жену, так же как Берзинь, находившуюся в сталинских лагерях только за то, что она была полькой, а Семен Иванович не захотел отречься от жены, как не захотела отречься от мужа Анна Абрамовна?
Начальник управления, полковник, а впоследствии генерал С.И. Шемена в 1938 году был военным атташе в Чехословакии, а его жена, полька, была арестована как «шпионка». Семена Ивановича перевели на должность начальника Управления строительством Сев. — Печ. лагерей из центрального аппарата.
«Несмотря на работу в органах он был порядочным и культурным человеком, сделавшим много добрых дел отдельным заключенным», — так пишет о Семене Ивановиче бывший заключенный этого лагеря, впоследствии работавший директором Дома культуры, Соломон Ерухимович. У него работала Анна Абрамовна Берзинь руководителем драмкружка после своего освобождения.
Культура в те годы здесь, на Севере цвела пышным цветом, благо талантливых актеров было много. Образ начальника управления С.И. Шемена описан талантливым летописцем эпохи А. Маленьким в романе «Покорители тундры». Теперь эта книга — библиографическая редкость.
Алексей Маленький, он же Попов Алексей Георгиевич, был арестован в 1937 году тоже как «враг народа». Летопись свою вел, конечно, с разрешения высокого начальства. В 1947 году умер, не дожив трех дней до своего освобождения. Роман А. Маленького остался уникальным памятником сталинской эпохе и пока единственным подобного рода о великой стройке века — Северо-Печорской железнодорожной магистрали, протяженность которой составила 1847 км к моменту ее завершения в 1943 году. Еще шла Великая Отечественная война, а 914 человек в 1943–1944 годах были награждены орденами и медалями. Среди них, конечно, и Семен Иванович Шемена был удостоен ордена Ленина.
Ни «на подлицу», ни на «дуру», тем более «набитую», Анна Абрамовна никак не тянула, напротив, всех удивляла и поражала образованностью, необыкновенной эрудицией, энциклопедическими знаниями, добропорядочностью и человечностью.
Жолондзь и говорит о ней восторженно: «Красавица! Умница!» Посмотрев на фотографии, я усомнилась.
— Ну, что вы! Ведь это после лагеря. Она тяжело болела, У нее была слоновья болезнь, потому и располнела. Какие удивительные голубые глаза! А когда начинала говорить, умолкали все, ее можно было часами слушать.
Ирма, жена Александра Львовича, дополняет:
— Когда приезжали в Москву, я об этом даже не сообщала родным: они обижались, что мы их забыли и не заходим. А мне даже в театры ходить не хотелось. Накормим всех, уложим спать, закроемся на кухне и сидим до 4-х, до 5 часов ночи (или утра)!..
Ближе, роднее ее у нас никого не было! А скольких ее друзей узнали! С какими писателями и поэтами познакомились! Леонид Леонов каждый день звонил, а то и два раза в день. Эльза Триоле с Луи Арагоном тоже к ней приезжали! Кажется, вся писательская Москва знала и уважала ее. Здесь непременно останавливались политзеки и актеры княжпогостского театра. А письма ее! Вы читали, какое чудное письмо она написала ко дню нашей свадьбы?! Сама приехать не смогла.
Письмо я прочитала. Да, именно такие слова — напутствие молодоженам — должны звучать вместе с музыкой Мендельсона.
Уже одна дарственная надпись Есенина на подаренной Берзинь книге «Березовый ситец» (1925 год) говорит сама за себя:
Самые лучшие минуты
Были у милой Анюты.
Ее глаза, как голубые колодцы.
В них любовь моя, в них и солнце.
Известен и другой вариант:
Ее глаза как синие дверцы,
В них любовь моя, в них и сердце.
К своей Анюте нередко прибегал Есенин в редакцию и домой. Отец и мать Анны Абрамовны искренне любили Сергея, старались получше накормить, занять разговорами. Он тоже привязался к ним. Анастасия Панкратьевна не только вкусно готовила, но и душевно пела, они часто вместе исполняли старинные русские песни, а потом Сергей пел им частушки, которых знал необычайно много.
Анна Берзинь рассказывает:
«Есенин только вернулся из-за границы. Встретились случайно в парикмахерской.
— Во-первых, здравствуйте! А во-вторых, у вас сегодня очень вкусный борщ на обед!
— Борщ? Какой борщ?
— Я у вас обедал и пробыл почти весь день. Принес билеты на вечер. Ваша мама оставила меня обедать. Я только что от вас.
— Когда вы приехали?
— Вчера! И видите, сегодня уже выступаю.
Он был ослепительно веселый, приветливый, ласковый и милый. Он был рад, что дома, в Москве. Повторил это несколько раз. Лицо его было ясное и спокойное».
Как разительно несхоже это воспоминание с воспоминанием Мариенгофа о Есенине, вернувшемся из Америки: «Вернулся безнадежно сломанным»!
